Некрономикон. Аль-Азиф, или Шепот ночных демонов - Абдул аль-Хазред

– Вот тебе – первая хитрость. Главный коридор имеет небольшую длину и является входом в запутанный лабиринт, простирающийся на огромной площади. Попасть в него можно по любому из боковых входов. По нему можно блуждать много дней, временами выходя в главный коридор. В глубине его имеется один-единственный большой зал, в котором собраны различные античные останки, не представляющие никакого познавательного интереса. Так что нашедшего этот зал ожидает лишь разочарование. Остальная же часть лабиринта состоит из совершенно одинаковых по облику коридоров, которые очень быстро утомляют и отбивают всякую охоту что-либо искать. В итоге блуждание здесь оборачивается глубокой и напрасной тратой сил.

С этими словами он свернул в пятый отворот. Здесь было значительно темнее, чем в центральном коридоре, так как тот худо-бедно освещался дневным светом, почти не проникающим за повороты. Мудрейший вынул небольшой факел, едва заметно источавший странный, но совсем не противный запах, и с силой подул на него. К моему неописуемому удивлению, факел вдруг начал светиться: сначала – слабо, затем – все ярче и ярче. Через несколько мгновений он уже «разгорелся» настолько, что стал похож на раздутый кузнечный уголь, довольно ярко осветив окружающее пространство. Мудрейший повел им вдоль стен и сказал:

– А вот и вторая хитрость. Длительное однообразие притупляет зрение и ослабляет внимание. Глаз привыкает к однообразию и не замечает незначительных особенностей там, где это необходимо. Посмотри повнимательнее вот сюда.

Я пристально вгляделся в обычный элемент рельефа стены, расположенный на самом повороте. Он имел вид как бы окна в раме – вдавленной прямоугольной площадки с выступающей окантовкой. После продолжительных стараний я разглядел между ними едва заметную щель и понял, что они не были вытесаны заодно. Площадка представляла собой отдельную плиту, вставленную в рамку. Разумеется, заметить это без подсказки было совершенно невозможно.

– Третья хитрость, – продолжал Мудрейший. – Кому придет в голову искать дверь не посреди стены, а на самом углу? Проследить же из главного коридора, в какое именно место вошел человек, невозможно, ибо арки боковых проходов устроены так, что свернувший сразу пропадает из виду, даже если следовать за ним по пятам. Свою роль здесь играет также освещение. Так что при достаточной сноровке можно исчезнуть без следа почти мгновенно. И наконец, четвертая хитрость: нужно знать, как открывается замок.

Он прижал ладони к плите с двух сторон и с силой налег на нее. Плита вдруг, словно повинуясь его усилию, подалась вглубь на длину кисти, затем поехала в сторону и исчезла в стене, открыв темный проем. Двигалась она совершенно бесшумно, словно плыла по воде. Я содрогнулся, вспомнив африканский монолит Ктулху, и с опаской огляделся вокруг. Мудрейший же, слегка улыбнувшись, шагнул в проем, жестом пригласив меня. После того как мы переступили порог, Мудрейший изнутри толкнул плиту ладонью, и она так же легко и бесшумно задвинулась на место.

– Мудрейший, – с трудом сдерживая волнение, сказал я, – неужели ты настолько доверяешь мне, что считаешь возможным посвятить меня в столь важные тайны?

– У нас нет тайн от наших собратьев по стремлениям. Ты же вполне доказал, что принадлежишь к ним. Своими деяниями здесь ты доказал чистоту твоих помыслов и заслужил наше доверие. Принятием же того, что многим кажется невероятным, непостижимым и страшным, ты доказал свою способность и готовность к познанию мудрости. У нас нет причин для отказа тебе в этом.

– Но ведь я могу оказаться всего лишь искусным хитрецом.

– Можешь, но не сейчас. Все дело в свете. Важной чертой мудрейших является умение ощущать свет, излучаемый людьми. Свет – это основа всех основ. Именно он – основа того познания мудрости, которому обучаются здесь. Когда ты углубишься в здешние письмена, ты поймешь, о чем я говорю. Так вот, свет, излучаемый людьми, является зеркалом их сущности. Если ты владеешь способностью распознавать его, тебя никто не обманет.

С этими словами он поднял свой чудесный факел выше и направился в темноту, которая покорно расступалась перед ним. Коридор, довольно узкий вначале, заметно расширялся по мере спуска по каменной лестнице, начинавшейся почти от самой двери. Спускаясь, Мудрейший подносил факел к металлическим чашам, прикрепленным к стене через определенные промежутки, из которых при этом вспыхивал такой же свет без пламени, озаряя участок лестницы. Свод терялся в темноте, стены же состояли все из тех же огромных плит с редкими, едва заметными стыками, а ступени – из цельных блоков. Спускались мы по очень пологому и плавно закругляющемуся спуску довольно долго, углубясь, по моей прикидке, не менее чем на четыре человеческих роста. Наконец спуск кончился, стены вдруг широко расступились, и мы очутились в огромном зале, которому, казалось, не было конца. Мудрейший принялся своим таинственным способом зажигать многочисленные светильники, стоящие повсюду. Вскоре их светом был озарен обширный участок подземелья. Странно, но название «подземелье» для этого места совершенно не подходило, так как у меня совсем не было ощущения, что мы находимся под землей. Воздух здесь был удивительно мягким, теплым и довольно сухим. Дышать им было так же легко, как в тенистом парке или на берегу моря. Мне вообще казалось, что я нахожусь в каком-то дворце или храме с плотно закрытыми ставнями на окнах. Тишина же, окружающая нас, совсем не давила на волю, а, наоборот, уносила в бескрайний мир благостно-мелодичного безмолвия. Кругом царило благоговение, разжигающее стремление прикоснуться к чему-то высокому, таящемуся под этими сводами. Оно напомнило мне чувство, которое я испытывал, посещая дворцовую библиотеку в Мекке.

Своды, скрытые темнотой, опирались на многочисленные шестигранные колонны, расположенные рядами, уходящими вдаль. Тут и там, явно повинуясь какой-то системе, между ними были укреплены совсем тонкие плиты-скрижали из черного камня, с обеих сторон покрытые письменами и изображениями. Скрижалей этих было так много, что просто разбегались глаза. Часть из них была исписана знакомыми мне символами, на других же они явно отличались. Так, на плите, прямо рядом с которой я находился, были нанесены изображения, похожие на иероглифы каинов, но с каким-то более глубоким оттенком. Их на плите было гораздо меньше, чем на других, и я решил разглядеть их повнимательнее. Но, стоило мне вглядеться в них, мой взгляд совершенно против воли заскользил по их линиям, штрихам и завиткам, и я почувствовал, что не могу его остановить. Они словно схватили его, как клинок хватает липучее железо, и взгляд двигался по ним, как лодка по бурной реке. При этом он, пройдя один, перескакивал на другой, но не на соседний, а, казалось, совершенно беспорядочно в разных местах. Но это только казалось. Я чувствовал, что мой разум направляет взгляд совершенно правильно, следуя какой-то неведомой, но совершенно определенной системе. И в конце концов, по мере его движения по изображениям, в моей голове начало формироваться нечто с определенными очертаниями, хотя и весьма расплывчатое. Что-то упорно мешало ему обрести достаточную для понимания четкость. Вновь и вновь повторяя свой путь по изображениям, я изо всех сил пытался оформить пойманный образ, но так и не смог. Мне явно чего-то не хватало, я остро чувствовал это.

Конец ознакомительного фрагмента.

Сноски

1

Скопидом (пск. диал.).

2

Стихи автора.