Свидетельство - Лайош Мештерхази

— Я еще работаю над ними.

Про себя же решил, что в ходе следствия отберет десяток-другой наиболее подозрительных и спихнет их военной прокуратуре, а те, если хотят, пусть расстреливают их, вешают — какое ему дело, лишь бы поскорее покончить со всей этой кутерьмой.

Начальник станции Сэпеша, обливаясь холодным потом, испуганно лепетал:

— Но наши люди, простите меня, наши люди — старые, проверенные кадры! Все до одного. На железную дорогу нельзя было поступить так просто, с улицы. У нас не было ни профсоюзов, ни красных, уверяю вас…

— Защищайте, защищайте их! Вместе с ними и отвечать будете.

— Я никого не защищаю, но уверен, что если и есть что-либо подозрительное, так это в депо. Вот и Сабо тоже на депо показывал. И я думаю, что именно там…

— А погрузка, а пакгаузы?

— Там много временных рабочих. За них по нынешним временам — когда рад первому встречному — я не могу поручиться.

— Не можете? Отлично! Он, видите ли, не может поручиться! И куда вы только смотрите? Ведь эти негодяи у всех на виду хвалят американцев!

— Там Мохаи. А я…

— И он, этот ваш Мохаи, такой же прохвост, как все остальные.

— Старый служащий. Наиболее надежный. Лучше него мне на эту должность никого не найти сейчас… Возможно, в чем-то Мохаи и ошибается, но в его добрых побуждениях я не…

— Ничего, разберемся. Все выясним. И пока не выясним, ни одна живая душа отсюда не уйдет, слышите? Вызвать ко мне главного инженера Казара!

Казар чувствовал, что это — конец, что спасения нет. То, чего он опасался уже много недель, — все же свершилось. Но, странное дело, именно поэтому он был сейчас удивительно спокоен.

— Вы работаете здесь или развлекаетесь? Кто такой у вас этот Эстергайош? Сколько готовых, полностью отремонтированных паровозов вы передали движенцам? Почему работа идет так медленно? — градом посыпались на него вопросы. — Какое там — «медленно»!.. Со скоростью улитки! Вообще на месте стоит! Вы что думаете: я — слепой, ничего не вижу?

Казар возразил, что комендант пришел в депо в обеденное время, когда люди, естественно, не работают. А вообще работа идет беспрерывно, днем и ночью. Правда, депо для крупного ремонта не оборудовано. Но так все равно быстрее, чем отправлять локомотивы в главные мастерские, где и без того много работы. А без специалистов, без станков и инструментов — конечно, трудно. Иногда пустяковый ремонт и тот затягивается надолго… Главный инженер вызвал помощника, велел принести процентовку выполнения работ.

— Можете сами взглянуть, — сказал он, — из нее вам сразу все станет понятно. А что касается дисциплины, то у меня и у самого такое подозрение, что Эстергайош, действительно, злой дух мастерских… да, да, пожалуй, так оно и есть!

— Привести сюда Эстергайоша.

— К сожалению, невозможно. Я ведь уже подавал докладную о том, что он исчез, — сказал Казар и показал копию докладной, врученной им коменданту под расписку.

— С кем дружил Эстергайош?

— Да, пожалуй… не дружил он ни с кем.

— Не увиливайте, Казар, слышите! Вы что же: рассчитываете мне глаза замазать? Одним беглым негодяем?

Казар побагровел.

— Я действительно не знаю.

— С кем он общался, с кем беседовал?

Заглянув в анкеты, жандармский офицер подсказал майору, что Эстергайош — земляк Юхаса, и тот сразу же накинулся на Казара с новыми вопросами»:

— Кто такой Юхас?

— Очень хороший, работящий человек. Наш лучший машинист.

— Где он? Привести его сюда!

— В поезде. Повел эшелон в Хедешхалом.

Майор чуть не задохнулся от ярости.

На другой день начались допросы «простого люда».

Один за другим проходили перед комендантом измятые бессонницей, истрепанные тревогой люди. Нет, этот никогда не состоял в профсоюзе… А этот — из христиано-социалистов… член конгрегации Девы Марии… И у каждого — дети. Трое, пятеро, а то и десять! Обер-лейтенанту становилось все труднее отбирать из их числа так нужных ему десять, двадцать «виновных»… И эти деповцы! Почти все они неделями не уходили домой, не имели выходных…

Шнибер продолжал допрашивать. Первыми приказал вызвать тех двух рабочих, что бросили на землю дорогое медицинское оборудование. Один из них — смуглый, поджарый, — снял ботинок и показал майору раздробленный большой палец ноги.

— Что я, нарочно? Себе на ногу нарочно? Пошевелить ногой не могу. Ой, ой, ой!

Майор Шнибер перелистал протокол допросов, снятых накануне. Вся эта история становилась все туманнее, все запутаннее. А что, если ничего такого и не было? Да, но ведь донесение-то в гестапо он отправил! Теперь уже назад ходу нет…

Майор злобно посмотрел на жандармского офицера: это он, болван, старался, любой ценой хотел из доноса того пьяного скота Сабо дело состряпать!.. Если бы майор Шнибер мог тогда предположить, в какую лужу он сядет со всей этой затеей!

На погрузочной эстакаде больше всех нервничал молодой парень с черными, навыкате, глазами, которые он то и дело близоруко щурил.

Лайош Поллак — а это был он — всего несколько дней работал на погрузке.

Накануне в пекарне Франка появились два сыщика-жандарма. Они спросили Поллака, а на случай, если разыскиваемый выдал себя за другого, описали Франку его приметы. Им было известно только, что этот самый Поллак работает где-то в Буде, в пекарне. Лишь теперь Франк понял, как мудро он поступил, не зарегистрировав парня. Сыщики просмотрели все — даже членские книжки страхкассы, — затем поодиночке вызвали всех подручных и одного из них, рабочего из Пештэржебета, увели с собой, обнаружив, что у него не в порядке документы. Лайош Поллак отсиделся в хозяйской квартире на втором этаже, а вечером Франк взял его с собой, когда повез в депо хлеб, и попросил Юхаса спрятать «молодого товарища» на несколько дней, «пока уляжется тревога».

Теперь Поллак, понимая, что он крепко влип, старался изо всех сил не выделяться ничем из общей массы рабочих. Но если его сейчас вызовут на допрос… а его даже нет в списках… Тогда конец!

На третий путь прибыл товарный.

«Юхас вернулся!» — пронесся слух по грузовой станции.

— Анна, слышала? — крикнул один из путейцев девчонке в стареньком черном пальто и платочке. — Вернулся твой ухажер-то!

Аннушка Кёсеги — продавщица из галантерейного ларька — уже второй день сидела в депо. Глаза у нее все время были на мокром месте: еще бы! Забежала на минутку и вот застряла — вокзал оцепили.

— Какой еще ухажер? — По заплаканному, осунувшемуся лицу Аннушки промелькнула слабая улыбка. — Выдумают тоже…

Аннушка бросилась к остановившемуся эшелону и тут же увидела Юхаса. Веселый, быстрой походкой он шагал по шпалам к дежурке, спеша сдать рапорт, помыться, почувствовать себя свободным. Девушка кинулась ему навстречу.

— Господин Юхас! — задыхаясь от быстрого бега и смущения, проговорила она. — Разве вам не сказали? Ох, и зачем вы только вернулись… и как раз сейчас! Следствие тут идет, не слышали? Нас всех заперли, никуда не выпускают. Будто скот больной в карантине. Бегите отсюда, пока вас еще никто не видел… или уж… я и не знаю…

Машинист на мгновение оторопел, потом пожал плечами.

— Теперь, наверное, уж ничего не выйдет. А мы двое суток под Бичке простояли. Оттуда вот вернулся назад. Заперли нас, Аннушка, теперь и с той стороны. — И, увидев испуг на лице девушки, пояснил: — Перерезали русские дорогу на Вену. У Банхиды. Так что ежели у немцев еще есть охота расследовать — пусть расследуют. — И, весело кивнув хромавшему по перрону Месарошу, крикнул: — А с тобой что, приятель?

Грузчики на эстакадах тоже заметили Месароша и Яноша Киша. Ребята возвращались из комендатуры без конвоя. Со всех сторон заспешили к ним товарищи.

— Ну что?

— А ничего. Отбой!

— Конец следствию! — пробурчал Янчи Киш. — Я-то уж побаиваться стал, что они меня прикончат, а они — следствие прикончили.

— Как? Что случилось?

— Не знаю, а только паника в комендатуре большая Один туда бежит, другой обратно… Мечутся от телефона к телефону, орут, кричат по-своему, по-немецки…

О том, что «в связи с военными действиями запрещается впредь до дальнейшего распоряжения направлять поезда по железнодорожной магистрали Бичке — Гатабаня — Комаром — Дёр — Хедешхалом», в комендатуре узнали незадолго до возвращения эшелона Юхаса. Все вокзальное начальство, еще полчаса назад изводившее друг друга, сдвинулось вокруг только что разделявшего их стола, охваченное общей тревогой.

— Неужели это?..

— Нужно выяснить положение на линии Дорог — Эстергом — Комаром.

— Запросите выход на окружную!

Но в ответ пришли еще более устрашающие вести:

— Окружная не принимает. Сортировочные станции забиты составами до предела.