Свидетельство - Лайош Мештерхази

А майор Шнибер был влюблен.

И он шагал веселой, пружинящей походкой через Вермезё, на Логодскую, где совсем близко от станции жила его очаровательнейшая Клара Сэреми, божественная танцовщица с платиново-белой головкой, ловкая коммерсантка. О, у них очень практичная, очень красивая любовь!

С того дня, как венгерское радио подробнейшим образом поведало своим слушателям, какой мучительной смертью от рук русских погиб Эндре Капи — муж танцовщицы (погиб только за то, что он был офицером, а до армии — торговец, носил дворянское имя и всегда имел при себе молитвенник!) — нашим влюбленным, актрисе Сэреми и коменданту Шниберу, уже нечего было таиться от соседей Клары. Майору не приходилось больше тайком проскальзывать в дом до закрытия ворот, а наутро спешить чуть свет вновь покинуть его. Теперь Клара уже вполне открыто могла упомянуть в разговоре, что, «если придется», они уедут из города вместе с Карлом. Запасы товаров на складе танцовщицы-предпринимательницы и всякую обиходную мелочь они уже давно вывезли и разместили в надежном месте…

И вот майор Шнибер снова шагал через Вермезё своей упругой походкой. Неторопливый дождь сеял легкую, как мука, изморось на увядшую, прихваченную первыми заморозками траву. В такую собачью погоду ой как хорошо очутиться в теплой, приятно пахнущей комнатке.

Дверь отворила хозяйка — белокурая, стройная, в черном, с большими цветами, шелковом халате… Однако что это? На лице ее отражалось замешательство.

— Nun, Schatz?[36]

На вешалке в передней — военная шинель.

В голове у майора мелькнуло: «Обер-лейтенант!.. Дурень, и как я только прежде не замечал! А ведь видел, что они еще на вечеринке все время болтали друг с другом! «Миленький, это же для отвода глаз…» И я ей верил… Из одного бокала ликер лакали «на брудершафт». И целовались потом. Ну ничего, сейчас я проучу и этого соплячка из Брауншвейга, и ее, потаскушку… Сейчас!»

Однако, привыкнув к полумраку передней, майор увидел, что шинель, висевшая на стенке, — не обер-лейтенанта из Брауншвейга. Она была из голубовато-зеленого тонкого сукна, с зеленым бархатным воротником и подполковничьими погонами! Начальник гестапо! Точно, ведь гестапо расположено на этой же улице…

Майор затоптался на месте, испуганный и обмякший, будто проткнутый пузырь. По широко раскрытым глазам Клары он видел, что она хотела что-то сказать ему, объяснить, но в дверях гостиной уже показался подполковник. Сделав женщине знак удалиться, гестаповец впился взглядом в нового посетителя, а затем, подойдя вплотную, тихо, деликатно, как истинный европеец, прошипел ему в лицо уничтожающие слова:

— Господин майор, командование станции обратилось в гестапо с просьбой о помощи против всеобщего саботажа… Гм. Всеобщий саботаж?

Он умолк и с презрением, с холодной насмешкой во взгляде твердо смотрел на майора, как бы выжидая.

— Господин майор! — вдруг скомандовал он.

Майор щелкнул каблуками.

— Кругом, марш!

На второй товарный путь прибыл длинный-предлинный состав. В это же время на четвертом шла погрузка. Мохаи, крича и нещадно ругаясь, бегал вокруг состава на своих толстых кривых ногах, выныривая то с одной, то с другой его стороны, но все его потуги и ругань были бессильны: Мохаи окликал одного-другого грузчика, те нехотя шевелились, приступали к работе, но стоило ему отвернуться, как они опять останавливались, начинали курить сигареты, звать товарищей, будто на помощь, и с завидным терпением ждали, пока они подойдут. Одним словом, погрузка шла будто замедленный фильм. В дверях крытого вагона застрял, словно нарочно, огромный ящик, и его нещадно толкали взад-вперед. Вместо того чтобы подать грузовик прямо к вагону, рабочие спустили ящик на землю, а теперь пытались волоком втащить его по наклонным доскам. Двое впряглись в лямки и тянули сверху, двое подталкивали снизу, крича: «Еще — взяли», — продвигаясь всякий раз не больше, чем на сантиметр. Но вот в ту самую минуту, когда к грузчикам подлетел взбешенный майор, лямка лопнула, и двое грузчиков, толкавших ящик снизу — один коренастый, лохматый, другой высокий, смуглый, — подержав немного груз на весу, попросту бросили его. Ящик сполз с мостков, ударился оземь и раскрыл свою сердцевину, словно водяная лилия. А оттуда посыпалось: металл, никель, стекло. К ящику поспешил Мохаи, но еще проворнее оказался майор.

— Свиньи! Что вы делаете?!

В то же мгновение один из грузчиков громко вскрикнул и, обхватив руками одну ногу, затанцевал на другой.

— Бандюги! — орал майор, а рабочих очень забавляло, что к «бандюгам», по-видимому, относился и Мохаи. — Саботажники! Свиньи! Рапорт на всю компанию. Мохаи, немедленно отправляйтесь в комендатуру!

В депо, когда туда ворвался немецкий комендант, рабочие, усевшись в кружок, обедали. А в середине круга стояла совсем молоденькая девушка в черном поношенном пальтишке и пестром платке на голове.

О, майор Шнибер умел подмечать все с первого взгляда!

По улыбкам, исчезнувшим с лиц при его появлении, он понял, что девчонка рассказывала, по-видимому, смешные вещи, заметил, что вместо пяти поврежденных локомотивов, стоявших в депо и около него в прошлый раз, теперь ждали своей очереди на ремонт восемь паровозов. Некоторые из них торчали здесь уже по нескольку недель. Между тем есть приказ: не можете починить — отбуксируйте в главные мастерские. И пометки мелом в местах повреждений все те же: как сделали их несколько дней назад, так никто к ним и не прикасался. Да тут вообще никто ничего не делает!

И здесь — банда саботажников! А может, здесь, в депо, и есть их главное гнездо! К стенке каждого десятого — нет, и этого мало!..

— Где главный инженер? — завопил комендант.

В голосе его звучала угроза.

Тем временем на погрузочной эстакаде смуглый парень, отозвав в сторону своего напарника, сказал:

— Возьми-ка кувалду, Янчи, и врежь мне хорошенько по левой ноге. Не жалей! Лучше быть хромым, чем повешенным. О-о-о! Мать его так, этого дохлого шваба!.. Ну погоди, гад, я тебе отплачу!

А майор Шнибер носился, будто вихрь, по вокзалу, сопровождаемый длинноногим Казаром, задыхающимся от быстрой ходьбы Мохаи и мрачным жандармским обер-лейтенантом.

— И найдите мне этого симулянта — начальника станции! — на бегу орал майор Шнибер. — Чтобы ни один человек не смел покинуть станцию… Обер-лейтенант, поднимите по тревоге охрану!.. Ни один, слышите?!

С квартиры привезли начальника станции Сэпеши, полуживого и чуть не обезумевшего от страха. Он действительно выглядел больным и был бледен, будто только что вышел на свет из подземелья, но майор орал на него, не признавая никаких резонов:

— Вы — начальник! Да будь вы сто раз больной, за своих людей вы все равно отвечаете!.. Тут саботаж, откровенный, наглый, а начальник станции, видите ли, болен! Думаете, этот номер вам так пройдет?

Майору Шниберу прежде почти не приходилось вести подобных следствий, и опыта у него не было. Он придумал такой план: сначала допросить людей по одному, затем свести их на очные ставки, подвергнуть перекрестному допросу… Его подогревала решимость во что бы то ни стало утереть нос этим гестаповцам!

Тут майор вспомнил, что с месяц назад отдал распоряжение венгерскому коменданту подобрать документы, выяснить всю прошлую жизнь каждого рабочего и служащего станции. Теперь он стучал кулаком по столу и требовал данных. Однако жандармский обер-лейтенант нашелся: он решил выдать обычные железнодорожные аттестации за требуемые майором сведения и доложил, что на весь постоянный состав служащих вокзала материалы уже собраны — нет их только на сезонников, грузчиков и поденщиков.

— То есть как это нет? Почему не выполнили мой приказ?

Венгерского коменданта подмывало сказать немцу, что в полиции его послали бы к черту, запроси он подобные материалы сразу на сотню человек, тем более что места рождения большинства из них находятся либо на территории, занятой противником, либо в зоне боевых действий. Архивы же будапештской полиции в основном уже вывезены на запад…

Однако обер-лейтенант скандалов не любил и поэтому отвечал так:

— Я еще работаю над ними.

Про себя же решил, что в ходе следствия отберет десяток-другой наиболее подозрительных и спихнет их военной прокуратуре, а те, если хотят, пусть расстреливают их, вешают — какое ему дело, лишь бы поскорее покончить со всей этой кутерьмой.

Начальник станции Сэпеша, обливаясь холодным потом, испуганно лепетал:

— Но наши люди, простите меня, наши люди — старые, проверенные кадры! Все до одного. На железную дорогу нельзя было поступить так просто, с улицы. У нас не было ни профсоюзов, ни красных, уверяю вас…

— Защищайте, защищайте их! Вместе с ними и отвечать будете.