Пурград (СИ) - Артем Рудик

— Это же славно! И ты, наверное, пришёл на сеанс разгрузки?

— Да, и мой друг, Мистраль, тоже. Можно ему присоединиться?

— Мы рады любому зверю. Так что садись, Мистраль, в круг.

Я послушно сел между двумя травоядными молодыми дамами, и Шон тут же рухнул рядом. Весь круг начал мелодично навывать какую-то мелодию и слегка раскачиваться. Не зная, что делать, я старался повторять все движения за другими. Мне было жутко неловко.

И не потому, что всё это было для меня впервой. Хотя не без этого. Но скорее потому, что я был здесь единственным хищником. Более того, я происходил из Аркадии, являлся представителем высшего класса. Такие, как мы, несколько веков ели таких, как они. Такие, как мы всегда были выше, таких как они. Такие, как мы должны быть здесь ненавидимы. Однако, никто из присутствующих не испытывал ко мне никакой ненависти. Они сразу приняли меня как равного. Никто даже не покосился на большого белого волка. Будто, всем было всё равно кто я и что своим видом выражаю.

Только меня самого изъедала совесть за былые свершения. За все те жуткие поступки, которые я совершал раньше. Присутствующие напоминали мне тех "цветочных" демонстрантов, которые выступали за равные права для бесшёрстных. В те дни я выбил немало зубов, разгоняя толпу. Они же напомнили мне и о всех тех травоядных, что я съел до этого. Смогли бы они простить меня так же легко как Шон? Смогли бы также легко пустить в свой круг, если были бы живы?

Мне хотелось выть от переполнявших грудь чувств. Я уже не мог двигаться в такт и спокойно напевать мелодию, что ещё больше вгоняло меня в краску и только усугубляло ситуацию. Мне казалось, что сейчас я испорчу их отточенный ритуал и они изгонят меня со злостью и оскорблениями. Но этого не произошло, хоть моё смятении и было замечено. Прежде всего моей соседкой по правую руку, миловидной козочкой. Она вдруг обняла мою руку, прижавшись своей нагой грудью и тихо прошептала мне на ухо:

— Тебе следует избавиться от этого комбинезона, чтобы освободится. Мысли не могут спокойно летать в, задымлённой промышленными трубами, голове. Им нужно дать волю. А разве можно это сделать в одежде?

Сказав это, она перебралась мне за спину и начала расстёгивать мой комбинезон. Без того смущённый, я и вовсе не мог сопротивляться или что-либо сказать. Особенно, когда к одной девушке присоединилась другая, помогавшая меня раздеть. Уже вскоре я стоял в окружении суетящихся дев, в полном обнажении. Мне на пояс надели ту же холщовую повязку, которую носили все травоядные. Как и следовало ожидать, она была мне до ужаса мала.

Девы, будто воркуя над раненым, усадили меня обратно в круг. К тому моменту, рядом с голографическим костром уже был поставлен какой-то металлический баллон с множеством масок. Некоторые травоядные уже вдыхали некий газ через эти маски, ну а меня ещё следовало подготовить к этому действу.

Девы разукрашивали моё тело различными красками, которые слегка жглись, касаясь кожи. На моей белой шерсти вырисовывались различные красные, розовые, чёрные, зелёные и синие линии, превращая его в аморфную картину. Затем меня начали поить какой-то горькой жидкостью, от которой моё зрение начало плыть, а сознание шататься, будто я окончательно потерял ориентацию в пространстве.

Ворковавшие девы гладили меня и относились ко мне, словно к сокровищу. Они аккуратно надели на моё лицо маску, давая вдохнуть сладковатый, с фруктовой примесью газ. Прежде чем тот окончательно погрузил меня в бездну сознания, я успел лишь услышать такую фразу Шона:

— Ой, завидую я тебе Мистраль. Испытывать такое впервые просто невероятно!

Глаза налились свинцом и сами захлопнулись. Я уснул и на меня нахлынуло невероятное видение…

insomnia.txt / Mistral? / Purgrad / Art

Я не помню, что было до. Я не ведаю того, что грядёт после. Настоящее сжалось до единой точки — сингулярности. Время перестало иметь смысл. Пространство больше не имеет никакого значения. Пусть я когда-то был, но теперь меня не стало. И меня никогда больше не будет. Да я, собственно, никогда и не существовал. Всё это было сном, иллюзией, наваждением.

Нет никакого Мистраля. Это ложь, самая наглая и самая подлая. Ибо не может быть тот, кто является одновременно всеми и никем, быть просто Мистралем. Это слишком мелко для меня и в то же самое время чересчур много…

Мысли разбегаются. Они словно косяк рыб, при виде акулы расплывающийся во все возможные стороны. И поймать хоть одну невозможно. Всё что я могу, так это созерцать бесконечность жизней и судеб, каждая из которых — моя.

Вот я уже не волк, а травоядное. Баран, рождённый в счастливом браке и с самого младенчества окутанный любовью родителей. Ничего в моей жизни не шло как-то необычно или паршиво. Счастливое детство, хорошая школа в среднем городе, отличные отношения со сверстниками. Я видел этот город прекрасным неоновым раем, светлым и чистым. Раем, где каждому найдётся своё место.

Меня не смущала ни практика поедания друг друга, ни запрет выбирать из чего-то кроме того, что предложит правительство, ни разделение общества на пушистых и бесшёрстных. Ведь всему этому меня учили с детства, прививали нормальность подобных устоев, словно вакцину. Я был твёрдо убеждён в том, что моя сила в потакании правилам Пурграда, симбиозе с ними.

А потом, я вдруг увидел, как трое законников избивали одного бесшёрстного прямо посреди оживлённой улицы. Он лежал и корчился, стонал и плакал, но всем вокруг было плевать. Никто из прохожих, кроме меня на избиваемого даже не посмотрел. Какая там помощь?

Может, зеваки и боялись Гончих, особенно учитывая их общий вид в момент нападения: лица, перекошенные злобой, вспененные пасти и налитые кровью глаза. Однако, тут дело было вовсе в другом. В иной ситуации, если бы так, толпой, забивали кого-то пушистого, не столь важно справедливо или нет, кто-нибудь из прохожих обязательно бы вмешался. Снял бы на видео, вызвал специальные службы или что-то подобное, тут не обязательно было лезть с кулаками.

Но в случае бесшёрстных все молча одобряли происходящее. И поэтому того беднягу забили до смерти, а потом просто сбросили вниз, как ненужный мусор. Я был зол. Но не на общество, и уж тем более не на тех Гончих. Я был зол на себя, ибо и сам ничего не сделал. Ибо и с моего молчаливого