Судьбы - Максин Барри

— Здравствуйте, миссис Добсон. Тепло сегодня, не находите? — Голос, заставивший ее остановиться, был мягким и добрым.

Она повернулась лицом к солнцу и увидела нимб над головой молодого человека, который светящее сзади солнце сотворило из его рыжих волос. Она моргнула, молодой человек повернулся, и она разглядела его лицо.

— Ба, да это же молодой Себастьян. Боюсь, я немножко запыхалась.

— Давайте вашу корзину. Нам по пути.

Он шел совсем в другую сторону, но ее старое морщинистое лицо было потным, а легкие пряди седых волос прилипли к покрасневшему лбу. Он удивленно посмотрел на корзинку, оказавшуюся на редкость тяжелой, потом заметил все эти банки с кошачьей едой, и его охватило такое глубокое сочувствие, что он отбросил прочь сожаление. Он собирался посетить центр реабилитации.

— Как сегодня дела в школе? — спросила Инид Добсон, опираясь о стену, чтобы лучше держаться на ногах, когда они свернули на Питман-стрит с ее старыми, но сохранившими былую элегантность жилыми домами. Когда она была девушкой, жить в этом районе считалось престижным. Да, то были славные денечки, подумала Инид, глядя на высокие, трехэтажные дома канареечного цвета с кружевными занавесками на окнах.

— Я только что закончил колледж, — прервал ее мысли Себастьян, перекладывая корзину в другую руку и беря ее под руку галантным старомодным жестом, что заставило почтенную миссис Добсон покраснеть как школьницу и игриво взглянуть на него выцветшими голубыми глазками.

Ах, уж эти теперешние молодые люди! Себастьян был среднего роста, но все равно возвышался над маленькой старушкой, которая на мгновение в мыслях перенеслась в довоенные дни, когда они танцевали вальс, а не раскачивались на месте, как нынешняя молодежь, и когда большинство молодых людей были такими, как этот парнишка. В те годы было проще простого отличить девушку от парня.

— Закончил, да? — повторила она, качая головой. — Жаль, что мне не пришлось учиться в колледже. Но… в мое время девушки не учились в колледжах. А потом началась война, и мы все пошли работать на заводы… — Ее голос немного дрожал от старости, но в нем чувствовался характер.

Себастьян покачал головой, искренне сочувствуя ей. Чтобы отвлечь от печальных мыслей, он решил ее мягко поддразнить.

— И что бы вы хотели изучать, миссис Добсон? Готов поспорить, поэзию. Например, все эти замечательные подвиги сумасшедшего, порочного и опасного лорда Байрона?

Инид засмеялась, и смех ее неожиданно прозвучал так молодо и беззаботно, что несколько прохожих с любопытством повернули головы в сторону странной пары — маленькой, сгорбленной старушки и молодого красивого парня с волосами цвета английских каштанов и влажными карими глазами.

— Ах, это было бы замечательно. Бедная леди Каролина Лэм. Знаешь, ведь она умерла от разбитого сердца. Мне кажется, сегодня никто на это не способен. И еще Теннисона, разумеется, — я всегда обожала «Королеву Марию». Ты английским занимался?

Себастьян по-мальчишески усмехнулся, продемонстрировав ровный ряд белых зубов, и покачал головой.

— Нет. Психологией. Осенью начну работать в психиатрической интернатуре при больнице.

— А, — произнесла Инид. Она не доверяла этой новомодной науке. Ей казалось, что люди должны держать свои проблемы при себе, так было всегда. Ей становилось жутко при мысли, что можно пойти и поведать свои самые сокровенные тайны совершенно незнакомому человеку. — Ну… — Она попыталась сказать что-нибудь приятное, потому что Себастьян Тил, когда-то добрый, вежливый маленький мальчик, вырос на ее глазах, а ей не хотелось быть неприветливой с человеком, который однажды спас ее Пушка из-под колес молочного фургона. — Уверена, ты прекрасно учился. Значит, мне следует теперь говорить тебе «доктор»?

Себастьян, который ясно читал ее мысли, засмеялся.

— Пока еще рановато. Мне еще пять лет учиться. И одновременно я должен три года подвергаться психоанализу.

— В самом деле? А зачем?

— Медицинская комиссия должна убедиться, что я подхожу по всем статьям. Ведь не могу же я помогать людям, если сам слегка не в себе?

— Да брось ты! — Старушка игриво шлепнула его по руке и вздохнула. — Ну вот, наконец-то. Я совсем вымоталась.

Ее дом стоял в конце улицы. Ей пришлось разочек передохнуть, прежде чем она осилила пять ступенек, ведущих к двери. Огромных размеров черно-белый кот скатился по ступенькам и стал тереться об его ноги.

— Привет, Пушок! Все еще гоняешься за молочными фургонами? — Он легонько погладил кота, отчего тот немедленно пришел в экстаз. Он издал громкое мурлыканье, напомнившее Себастьяну звук работающей газонокосилки, и сузил зеленые глаза в щелочки. Сообразив, что от него требуется, Себастьян начал чесать коту живот, и газонокосилка прибавила оборотов.

— Ох уж этот кот! — сказала Инид с наигранным возмущением. — Он меня до могилы доведет.

Умение Себастьяна находить общий язык с животными удивляло многих. Злые собаки, даже тренированные для охраны, подчинялись ему сразу же. Еще мальчишкой он каждую неделю притаскивал домой какое-нибудь животное из тех, что во множестве водились в его родной Калифорнии, включая большую жабу, которой машиной раздробило заднюю ногу. Он назвал ее Гарри и, к большому неудовольствию матери, нянчился с ней шесть лет, пока та не умерла от старости. Он был единственным в классе, кто научился ловить мух голыми руками, но после кончины Гарри эти его способности оказались невостребованными.

Но лучше всего Себастьян умел ладить с людьми. Он всегда больше слушал, чем говорил, и с детства хорошо умел разбираться в человеческих характерах. Его собственная врожденная чувствительность со временем развилась в умение разглядеть, что скрывается под маской, которую люди привычно носят. Еще мальчиком Себастьян приносил домой не синяки и ссадины после драки, а записку от учителя с похвалой за то, что он уладил ссору, помог избежать драки, а порой и превратил заклятых врагов в неразлучных друзей.

Хоть он и ровно учился по всем предметам, его с раннего возраста больше интересовали гуманитарные науки, что сильно огорчало отца. В четырнадцать лет он начал изучать социологию и увлекся ею, к удивлению многих своих приятелей, которым этот предмет казался скучным. С разрешения польщенного учителя он год назад взялся за психологию и в шестнадцать лет блестяще сдал экзамен по этому предмету. Но не его успехи в учебе, не его привлекательная внешность и чувство юмора привлекали к нему людей десятками. Он вряд ли мог пересчитать всех своих друзей. Было в нем что-то такое, на что люди реагировали сознательно и неосознанно. Всех раненых душ влекло к нему как магнитом. Его тихий голос, мягкий взгляд, умение слушать, острый ум и полное отсутствие чувства превосходства делали его не по возрасту идеальным отцом-исповедником.