Адриатика (Собрание сочинений) - Владимир Виленович Шигин

превратился в самое настоящее избиение. И если наши солдаты еще какое-то время отчаянно отбивались, то австрийцы сразу же ударились в повальное бегство.

В панике и неразберихе Александр, Франц и Кутузов сразу же потеряли друг друга из вида. Австрийский император, быстро поняв, что все проиграно, и надеяться больше не на что, не дожидаясь полной развязки, пришпорив коня, умчался впереди своих бегущих подданных. Александр попытался было остановить солдат:

– Стойте, братцы! Я ваш император и я с вами!

Но его никто не слушал и не замечал. Песчинка в людском потоке он был уже бессилен что-то изменить. Вокруг кричали, что Кутузов ранен, а сам он и вовсе убит.

– Найди главнокомандующего и окажи ему помощь! – велел Александр, оказавшемуся рядом с ним лейб-медику Виллие.

Лейб-медик Кутузова нашел. Генерал пытался собрать вокруг себя офицеров и солдат разных полков, чтобы хоть как-то прикрыть всеобщее бегство.

– Меня прислал император узнать, не ранены ли вы! – вопросил Виллие.

– Поблагодарите государя, – махнул рукой Кутузов. – Доложите ему, что мая рана не опасна, но смертельна – вот где!

И он жестом отчаяния показал на бегущих мимо него солдат. Только что на глазах генерала был убит его любимый зять князь Тизенгаузен, пытавшийся со знаменем в руках, возглавить одну из отчаянных контратак. Сам Кутузов едва избежал плена.

Тем временем, Наполеон обрушил на союзников еще один страшный удар. На этот раз это был Ланн, который столь же внезапно атаковал правый фланг, а Даву уже терзал левое крыло русско-австрийской армии. Теперь расчлененные на три части союзники были избиваемы со всех сторон. Кое-где еще шли яростные схватки, но изменить общую ситуацию было уже невозможно.

В штабе союзников царил полный хаос. Кутузов лишь успел отослать своего адъютанта к Буксгевдену с приказом об отступлении и утратил всякое управление. Император Александр, оставшись в полном одиночестве среди бегущих толп и ничего не понимая в происходящем, в отчаянии рассылал конвойных казаков в тщетной надежде отыскать Кутузова. Отброшенные к полузамерзшим прудам русские и австрийцы пытались спастись по льду. Но пробиваемый ядрами лед проламывался, и солдаты тонули целыми полками. Без паники и в относительном порядке отступила лишь колонна Багратиона и Лихтенштейна.

Александр Первый ускакав с поля боя, слез с коня под каким-то деревом и сев на землю, горько разрыдался. Несколько придя в себя в местечке Годвежицы, император велел нашедшемуся, наконец, Кутузову:

– Шлите в Петербург сразу две реляции. Одну секретную по совести, другую для опубликования!

* * *

Разгром был полный. Наполеон захватил только пленными восемь генералов и двадцать тысяч солдат, число убитых простиралось многим за тридцать тысяч. Кроме этого победителям достались сорок пять знамен и сто восемьдесят пушек. Несмотря на все принятые меры, правду скрыть все же не удалось. Россия была потрясена случившимся. Вот уже более ста лет после Нарвы, как русская армия не проигрывала ни одного генерального сражения. Привыкшие к непрерывной череде побед Румянцева и Суворова, россияне были оглушены позором Аустерлица. Спустя несколько дней после сражения к Наполеону явился окончательно убитый горем Ульма и Аустерлица Франц Первый. Французский император принимал побежденного врага прямо у костра.

– Вот дворец, в котором я, по вашей милости, живу уже два месяца! – сказал он Францу, показав на свою палатку.

Встреча Наполеона и Франца II после Аустерлицкого сражения

На следующий день австрийский император, почти не читая, подписал все, что продиктовал ему император французский. Первым делом Наполеон велел Францу в двухнедельный срок изгнать с территории Австрии русские войска. Франц согласился безропотно. А на следующий день в ставку Наполеона прибыл и посланец прусского короля барон Гаутвиц, посланный для вручения угрожающего ультиматума. Дело в том, что посланник покинул Берлин еще до Аустерлица. Увы, за время следования посла обстановка изменилась столь кардинально, что теперь об ультиматуме французам мог говорить только безумец. А потому барон Гаутвиц, спрятав подписанный королем пакет подальше, вымученно улыбаясь, поздравил Наполеона с одержанной победой. Французский император, выслушав лепет Гаутвица, даже расхохотался от столь явной низости:

– Ваши поздравления, барон, предназначались иным. Фортуна переменила адрес, но я сегодня в хорошем настроении, а потому их все же принимаю!

Итак, Третья коалиция рухнула, едва успев родиться. А круги от Аустерлица продолжали расходиться по Европе. В Лондоне узнав о постигшей коалицию катастрофе, умер премьер Вильям Питт-младший.

– Сверните карту Европы! – прошептал премьер-министр своим секретарям. – Она не понадобится теперь в течение десяти лет!

Это были его последние слова. У главы британского кабинета перед смертью полностью отнялась речь, а взгляд умирающего был столь тосклив и горестен, что местные остряки, не без оснований, прозвали его взглядом Аустерлица… Пока Европа приходила в себя, Наполеон не терял времени даром.

– Надо успеть ощипать курицу, пока она не успела кудахтнуть! – заявил он многозначительно и, вооружившись карандашом, начал наскоро кроить государственные границы.

К Франции были сразу же пририсованы Венеция и Истрия, Фриуль, Далмация и Катторо. Королем Неаполя вместо ничего не значащих Бурбонов посажен младший брат Жозеф. Пятнадцати германским князькам было велено по-быстрому объединяться в Рейнский союз и переходить в вассальную зависимость к Парижу. Себя Наполеон объявил протекторатом образованного союза. Так внезапно одним лишь росчерком пера прекратила свое более чем тысячелетнее существование Священная Римская империя. Франц Первый беспрекословно сложил с себя титул ее властителя. При всем при этом к России Наполеон отнесся более чем любезно:

– Передайте императору Александру, что нам более незачем воевать друг с другом! – сказал он отпускаемому из плена князю Репнину. – Мы сможем, еще сблизится! Пусть он лишь пришлет своего уполномоченного в Вену!

Но Александр Первый Наполеона ответом не удостоил. Он был все еще потрясен Аустерлицем, что вести какие-то переговоры был просто не в состоянии. Бывший в те дни при нем генерал Энгельгарт, впоследствии вспоминал: "До того он был кроток, доверчив, ласков, а теперь сделался подозрителен, строг до безмерности, неприступен и не терпел уже, чтобы кто говорил ему правду".

Свой гнев российский император обрушил не только на Кутузова, которого он отныне не желал даже видеть, но и на самых ближайших соратников. В один день были уволены вчерашние любимцы Чарторыжский и Лонжерон, разжалован в солдаты плененный и безвинный генерал Пржибышевский. Сам Александр при этом упорно повторял:

– Я еще возьму реванш за Аустерлице, чего бы мне это не стоило! Пусть Австрия вышиблена из союза со мной, нам поможет Фридрих Вильгельм! В старой Пруссии еще жив дух Великого Фридриха!