Гулящая - Панас Мирный

- Ну, как тут у вас - благополучно? - войдя в хату в шапке и с трубкой в зубах, спрашивает Грицько.

- А что ж тут?.. Вон покойница лежит,- отвечает Панько, показывая пальцем на постель.

Грицько, выпуская изо рта дым, повернулся, поглядел.

- Вот Карпо за платком пришел,- послышался голос Кирила.- Баба его старухе глаза закрыла, так он хочет взять теперь... Отдать, что ли?

- А кто видел, как она глаза закрывала?

- Мы не видели... Он говорит.

- Нельзя. Пока становой не приедет - нельзя,- решил Грицько.

- Свой да нельзя? - спросил Карпо.

- Свой? - плюнув, проворчал Грицько.- А почем мы знаем, что он твой? повернулся он к Карпу.- Может, кто задушил старуху да прикрыл сверху платком...

У Карпа от этих слов мороз пробежал по спине... "Вот тебе и на! Еще с этим платком беды не оберешься!- молотом застучало у него в голове.- Ведь из-за денег все началось!.." Тяжелое предчувствие пронизало душу Карпа.

- Карпо! Карпо! - донеслось до него.

Глядь - Одарка на пороге.

- Иди домой ужинать!

Карпо спохватился.

- Да вот... нельзя, говорят, платок взять,- робко сказал он жене.

- Как нельзя? Ведь это мой платок! - удивилась Одарка.

- А так, нельзя, вот и все! - строго ответил Грицько.- Мы разве знаем, что он твой? - спросил он выпустив целый клуб дыма.

- Так я знаю, что мой. Я им старухе глаза закрывала.

- А мы разве были при этом? видели? - спрашивает Грицько.

- Отчего же вас не было при этом? Где вас носило? - вскипев, говорит Одарка.- Обездолить человека, в гроб его вогнать - на это вы мастера, а закрыть глаза умирающему - это вам трудно!

- Да ты не ершись! - окрысился Грицько.- Ты кто тут такая?

- А ты кто? Вот покойница лежит,- показала рукой Одарка,- душа ее по хате летает, а ты стал над нею и дымишь!.. Хорош, нечего сказать,- отрезала Одарка.

Грицько стоял, вылупив глаза, и не знал, что отвечать ей.

- Пойдем, Карпо. Пусть платок тут остается. Может туда же пойдет, куда и два рубля покойницы пошли! - прибавила Одарка, выходя из хаты.

Карпо поплелся за нею. Панько и Кирило, понуря головы, сидели на лавке. Один Грицько стоял как остолбенелый посреди хаты.

- Ах, ты! - придя в себя, сказал он через некоторое время.- Черт бы тебя подрал! Гола, как бубен, а остра - как бритва! Вы смотрите мне, чтоб покойница тут не сбежала,- прибавил он, обращаясь к Паньку и Кирилу, и вышел вон из хаты.

- Ишь, как отделала! - сказал Панько.

- Так ему и надо! Распоясался - удержу нет! Еще староста заболел, пришлось ему и за старосту быть, так куда там! такой важный стал, приступу нет. Ишь командует: смотри да смотри!.. Сам смотри! - говорит Кирило.

А что говорит Одарка?

Ничего. Разгоряченная вернулась она домой, дала детям поужинать, а сама не притронулась к еде - вместо того чтобы сесть ужинать, постилала постели. Карпо тоже лег не ужинавши; он тихо лежал, но ему не спалось... "Что, если Грицько и впрямь взведет на них такую напраслину? А что ему стоит? Страха божьего в нем нет, греха не боится, жалости не знает... Да еще как вспомнит про землю",- подумал Карпо.

- И надо же было тебе этим платком глаза ей прикрывать! - сказал он, услышав, как тяжело вздыхает Одарка.

- А что?

- Да так... Пропадет еще платок...- уклончиво ответил Карпо, чтобы не огорчать Одарку своими опасениями.

- Пусть пропадает. Я вот что думаю: разрешат хоронить, так ведь нам придется, больше некому... Вернется Христя, скажем, что доход с земли наш,вот и все.

- Когда еще это будет! - угрюмо ответил Карпо и умолк.

Утром оба встали как пьяные и сразу расстались: Карпо заторопился в поле, Одарка дома осталась. В обед встретились, молча поели и опять расстались до вечера. За весь день друг дружке слова не сказали. Так прошел и другой день и третий, а на четвертый рано поутру прибегает Кирило.

- Прислали от станового - хоронить велел,- поздоровавшись, сказал он.И охрану уж сняли.

- Кто ж будет хоронить? - спрашивает Одарка.- Уж не тот ли, кто охрану поставил?

- Это Грицько-то? - изумился Кирило.- Этот похоронит! - прибавил он, покачав головой.

- А что, шея не выдержит? - спрашивает Одарка.

- Да будет тебе! - перебил ее Карпо, вздохнув с облегчением.- Ничего не поделаешь, придется нам хоронить. Старуха, царство ей небесное, хороша была с нами... Грешно не проводить ее на тот свет, беги-ка ты, Одарка, за бабами, а я... Может, Кирило да Панько помогут могилу вырыть.

- Отчего же? Можно! - согласился Кирило.

- Вот и отлично. Уж мы пообедаем вместе,- прибавил Карпо.

Одарка сразу же бросилась собирать баб да старух, а Карпо с Паньком схватили заступы да на кладбище. Кирило остался во дворе у Карпа сколачивать из досок гроб.

Как ни бились, как ни старались, как ни метались Карпо с Одаркой, чтобы поскорее устроить похороны, да никак с этим делом в один день не справишься,- много хлопот. Старуху обмыли, обрядили и положили на стол. Одарка сама вылепила из воска крест и засветила в головах свечку... Мерцает свечечка, отбрасывает желтый свет на почернелое лицо усопшей... В хате тишина, никто не читает над покойницей,- одни ветхие старушки обступили стол, и лишь изредка которая-нибудь из них кашлянет или перекрестится, шепча про себя молитву, и нарушит мертвое молчание... А на улице - рай: солнце, словно панна в пышном наряде, разгулялось, разыгралось; лучи его так и прядают в прозрачном воздухе, так и мечут золотые стрелы; гнутся, ломаются, сыплют искрами на пышно убранную землю, на одетые роскошной листвою сады... Пташки звенят, щебечут, поют, соловей своим свистом покрывает песню крапивника; кукушка кукует, а ее перебивает крикливая иволга; печально кричит удод, еще жалобней воркует горлинка; чирикают повесы воробьи, и с недосягаемой высоты, словно серебряный колокольчик, доносится до них песня жаворонка... Рай да и только! Все живет, радуется... Клочок этого рая заглядывает и в хату Приськи: то солнце ворвется в окно и зайчики забегают по стенам и по полу; то песня птички долетит в раскрытую дверь... Жаль, что никто этого не видит, никто этого не слышит! Сама хозяйка навеки заснула, а товарки ее молча стоят вокруг...

Не любовались красотой природы и Панько с Карпом, роя глухую могилу. Как ни торопились они, а кончили только тогда, когда начало садиться солнце. Вместе с ними кончил работу и Кирило: как на заказ сделал гроб, хоть и сосновый, выстрогал его гладко, рубанком по-столярски прошелся и так плотно пригнал все доски, что казалось, будто гроб вытесан из желтого камня или отлит из воска.

Вечером Карпо сбегал к батюшке и за полтинник заказал носилки, крест. А отпеть батюшка обещал зайти на кладбище, благо он живет неподалеку.

На другой день собрались хоронить. Как рано ни собирайся, а день все равно пропал. Была как раз суббота. Карпо и Одарка решили хоронить в полдень: к этому времени можно и поминальный обед приготовить. День, как и накануне, выдался ясный, погожий; солнце припекает; птички поют. После завтрака стал собираться народ. Порядочно народу пришло: шестерым надо гроб нести, одному - крест; пять-шесть ветхих старушек притащились проводить покойницу, всплакнуть втихомолку; откуда-то два слепца взялись с поводырем - и поводырю нашли работу - поминальную кутью нести... Тихо-тихо потянулась процессия со двора Приськи через площадь, мимо церкви, на кладбище. Впереди мальчик с кутьей; за ним - Карпо с крестом; за крестом шесть человек в ногу идут, несут носилки с гробом, закрытым до половины покровом; в головах Одарка, грустная, невеселая; за нею кучкой старушки плетутся; а позади всех два слепца, взявшись за руки и подняв головы вверх, осторожно ступают, ощупывая дорогу длинными палками. Солнце стоит над головой,- сверкает, сияет на пожелтевшем лице усопшей, лучи его пляшут по ее закрытым глазам, словно хочет солнышко, чтоб она их открыла, словно говорит: да открой же их, погляди, как хорошо повсюду, как тепло и весело!.. Напрасно! Гроб тихо покачивается от ровного шага шести человек, а вместе с гробом и труп Приськи покачивается, словно горюя о том, что пришлось уйти ей из этого мира...

- Стой! - сказал кто-то около гроба, когда приблизились к церкви.

Все остановились. Мужики бережно опустили носилки наземь, чтобы передохнуть.

- Пока мы отдохнем, может, кто хоть раза три ударил бы в колокол,сказал Кирило.

- Давайте я,- откликнулся молодой черноусый мужик и бросился к колокольне.

Громко и зычно загудел с колокольни большой колокол, и звон разнесся в воздухе. Затем раздался тихий перезвон малых колоколов, словно маленькие дети вслед за старым отцом заплакали об умершей матери... Всем стало грустно-грустно; услышав звон, люди стали креститься, молиться...

Кто же это по дороге чуть не опрометью бежит в деревню, торопится, летит прямо к кучке людей, столпившихся около гроба? Молодое, девичье личико слезами залито, пылью покрыто, убито, опечалено!.. Вот она недалеко уже, бежит, со всех ног бросается в толпу... Вот уже около гроба... Глянула...

- О моя мамочка! Моя голубушка! - разнесся над головами людей пронзительный, раздирающий душу крик.