Гулящая - Панас Мирный

- Ох! будто я свет опять увидала! - со стоном сказала она и снова стала устраиваться на постели, укладываться.

- Подождите, а вам постелю,- спохватилась Одарка и быстро положила подушку к стене, а постель застлала рядном. Старуха не перелезла перекатилась на это логово.

- Спасибо тебе, Одарка,- поблагодарила Приська. укладываясь.- Ожила я от твоей воды... То у меня все болело, а то сразу занемело, застыло... Вот только тут,- и она показала на сердце,- не перестает.

- Может, вы и в самом деле съели бы чего-нибудь? Скажите,- я сварю или из дому принесу... Может, борща и каши?..

- Нет, не хочу...- И старуха задумалась, закрыла глаза.

Сон ли одолевал ее, или глаза закрывались от слабости?.. Одарка, увидев, что старуха впадает в забытье, попрощалась и ушла.

"Пусть поспит немного, отдохнет; может, и поправится... Слаба, слаба стала! Видно, недолго уж жить ей осталось",- думала она, возвращаясь домой.

- Ну, как? Как она там? - спросил ее Карпо. - Как? Да хорошо, если три дня протянет. - Вот тебе и на! и попа позвать некому...

Оба примолкли.

- Напилась воды,- после долгого молчания стала рассказывать Одарка,повернулась на другой бок... Я постелила ей... и стала она забываться... Пускай отдохнет немного, а к вечеру я схожу узнаю.

Солнце заходило, в небе стояло красное зарево заката. Оно не проникало в хату Приськи: окна хаты были обращены на восток. Вечерние тени, унылый сумрак встретили в хате Одарку; только в окнах дрожал желтый отблеск, словно кто сослепу мигал мутными глазами. Приська, желтая как воск, лежала на постели тихо-тихо, как будто не дышала. Одарка боязливо подошла к ней и нагнулась послушать - жива ли она. То ли глаза у Одарки такие, то ли черная тень от нее упала на Приську и разбудила ее?.. Приська пошевельнулась, раскрыла глаза.

- Спали? - спросила Одарка.- А я иду и боюсь, как бы не разбудить.

Приська поглядела на нее.

- Это ты, Одарка?.. Сядь...- тихо произнесла она, показав пальцем место около себя.

Одарка села.

- О-ох! - со стоном еще тише заговорила Приська.- Я вот лежала, закрывши глаза... И так хорошо мне, так тихо... спокойно... Слышу, стынет у меня все внутри, холодеет... а хорошо... Не поверишь, Одарка, как мне жизнь опостылела!.. Хватит уж, всему есть конец!.. Я скоро умру. Может, и умерла бы уже, да тебя дожидалась... Ты одна еще добра ко мне... Такой сегодня целебной воды мне дала, что у меня от нее все сразу затихло... Спасибо тебе... О-ох! Все против меня, все... только ты одна... Господь заплатит тебе.

Одарка пыталась что-то сказать.

- Погоди...- перебила ее Приська.- Я хочу все тебе сказать... все... А то, может, в другой раз и не придется!.. Послушай... Я скоро умру... Коли... коли доведется тебе увидеть дочку... Христю... скажи ей... Скажи: я прощаю ей... Я не верю... что она на такое решилась... Благо... А это кто из-за спины у тебя выглядывает?..- в испуге крикнула Приська и вся затряслась... Судорога пробежала по ее лицу, рот перекосился, глаза раскрылись.

Одарка видела, как угасает в них последняя искра жизни... Она бросилась было к старухе, но так и замерла!.. Желтый отблеск ворвался в хату, осветил на мгновение почернелое лицо старухи с холодными, померкшими глазами и погас... Все сразу покрыла черная непроницаемая тень... Или, может, это потемнело в глазах у Одарки?..

Когда она пришла в себя, Приська лежала перед нею бездыханная, выкатив мутные, холодные глаза.

Одарка сорвала поскорее платок с плеч и закрыла лицо старухи.

- Ну, как? - снова спросил Карпо, когда она вернулась домой.

- Умерла...- мрачно ответила Одарка.

Карпо вытаращил глаза.

- Что ты говоришь? - крикнул он, не зная, послышалось ли ему, или в самом деле Одарка это сказала.

- Говорю тебе, умерла.

Карпо опустил голову, развел руками.

- Умерла...- прошептал он.- Ведь вот поди ты! Умерла... Дождалась-таки... Так ты говоришь - умерла?.. Гм... Что же теперь делать?

- Что делать? Сходить за народом да хоронить... Вот что делать!

- За народом? Гм... Кто же пойдет?

- Да уж кто послушает, тот и пойдет, а не пойдет...- на полуслове оборвала свою речь Одарка.

- Ну, а не пойдет, тогда что? - спросил Карпо.

- Как что? Не лежать же ей, пока не истлеет!

- Это я знаю, да кто будет хоронить, на какие деньги?

Одарка молчала, Карпо тоже молчал.

- Надо бы сперва в волость заявить,- немного погодя заговорил он.Пусть там, как знают... Да... Сходить в волость, сходить... Надо сходить,бормотал под нос себе Карпо, расхаживая по хате.

- Так иди поскорее,- а то уже смеркается,- сказала печально Одарка, усевшись на постель и подперев рукою щеку.

Карпо ушел. Одарка сидела грустная, невеселая, как будто под ноги себе глядела, а на самом деле никуда не глядела: устремила взгляд в одну точку и не смигнет, словно оцепенела... Детишки, услышав разговор матери с отцом, притихли, боязливо поглядывая на мать.

- Умерля,- тихонько прошептала Оленка, обращаясь к брату.- Кто умерля?

- Молчи... Видишь, мама горюет,- ответил тот сестре, и оба они снова примолкли.

Надвигались сумерки. Тихая ночная тень поднимала свое черное крыло, сея повсюду тьму. На улице еще бледнело зарево угасшего солнца, а в хате было совсем темно. Одарка сидела впотьмах; тяжелые мысли роились у нее в голове... "Надо же так! И хоронить некому, и хоронить не на что... Хоть бы Христе как-нибудь передать... Так куда же ей передашь? Где она теперь? Может, уже за семью замками, так что и слух до нее не дойдет. Господи! Вот смерть,- врагу такой не пожелаешь! Уж лучше от руки злодея погибнуть... Нашлись бы люди, нашлись бы отзывчивые души - и похоронили как полагается... А тут? Все бегут, как от зачумленной. А чем она виновата? Дочка виновата, а мать в ответе... Да хоть бы в доме что-нибудь было, а то хоть шаром покати!.. Люди могилу не захотят рыть, поп даром хоронить не захочет... хоть так истлевай, без погребения!.." И Одарка вздрогнула.

- Ведь этакая оказия! - войдя в хату, сказал Карпо.- Сейчас из волости наряд пришлют. Нельзя хоронить...

- Почему? - в изумлении спросила Одарка.

- Да все это проклятое дело... Старшина говорит: может, она наложила на себя руки. Надо становому писать. Пока становой не велит, ничего нельзя делать.

- Ближний свет - к становому! Тридцать верст - немалый путь! Туда да назад - дня три пройдет. - Хоть бы и неделя,- все равно!

Одарка только пожала плечами, поднялась и стала зажигать огонь.

Как ни тяжко иной раз отзовется в душе чужое горе, а все своя забота ближе. Засуетилась и Одарка, когда зажгла свет... На дворе ночь, дети спать хотят, а у нее еще ужина нет. Кинулась Одарка туда-сюда: и за топливом и за мукой.

- Подождите немного, деточки, я сейчас галушечек сварю,- бросается она к сонным детям.

- Мама! - позвала ее Оленка, увидев, что мать засуетилась и лицо у нее немного посветлело.

- Что, доченька?

- Ты говорила: умерля... Кто умерля?

- А ты не знаешь кто? Бабуся умерла.

- Бабу-у-у-ся,- удивился Николка.

- И не будет бабуси... Бабусю в яму - бух! - говорит Оленка, показывая кулачком, как бухнут бабусю в яму.

- Бух! - с горькой улыбкой ответила Одарка.- Еще не скоро этот "бух" будет,- прибавила она, замешивая в миске галушки.

- Ты тут поскорее ужин бухай,- сказал Карпо,- а я пойду узнаю, что там делается,- и вышел из хаты.

Одарка только тогда вспомнила, что она без платка.

- Карпо! слышишь? - крикнула она из сеней на улицу.

- А? - откликнулся тот.

- Не забудь платок взять.

- Какой платок?

- Мой. Надо же было глаза закрыть.

- Ладно,- сказал Карпо.

Одарка снова взялась за работу. Ребятишки сидели в углу на постели и смотрели, как суетится мать. Ей и в самом деле трудно приходилось. Сырая костра не столько горела, сколько трещала; чтобы поддержать огонь, Одарка то и дело подбегала к печи и подбрасывала сухой соломы. Вспыхнет пук соломы - яркий свет скользнет по хате, засверкает на темных окнах, осветит озабоченное лицо Одарки, отбросит от нее на стену длинную-предлинную тень, ходит, бегает эта тень, пока Одарка замешивает галушки; а сгорит солома, погаснет свет- и тень Одарки исчезнет, и сама она погрузится в темноту... Одарка снова бежит к печи, подбрасывает новый пук соломы... Снова хату озаряет свет, снова Одарка спешит к миске; снова ее фигура колышется и черная тень бегает по стене.

- Глянь, глянь... Вон мамина рука... Вон - голова... нос,- говорит Николка Оленке, показывая пальцем на стену.

Та глянула - и оба они засмеялись: чудно им показалось, что тень так бегает по хате. Одарка рада, что ребятишки хоть чем-нибудь занялись, торопится с ужином...

Но вот и ужин поспел. Подавать бы, так нет Карпа. Чего он там задержался?

- Посидите немного, деточки. Я сейчас отца позову,- сказала она и шмыгнула в дверь.

В хате Притыки еле мерцает на печи маленький каганец; желтоватый свет падает от него из-под потолка. Вверху угрюмая обитель еще кое-как освещена, но снизу, от пола, встает и поднимается вверх непроницаемый мрак. Труп Приськи, покрытый черным платком Одарки, как куча трухлявой соломы, чернеет на постели. Изредка на него упадет бледная полоска света, пробежит поверху, как будто шевельнет платком, и - в испуге - кинется вверх... На лавке, у стены, в немом молчании, пришибленные, сидят Панько, Кирило и Карпо.