Сиделка - Джой Филдинг

глубине души я была в шоке. Господи, мама ведь только умерла! Не рановато ли отец решил официально завести подружку? Но с другой стороны, я понимала, что отец не молодеет и, конечно же, имеет право на любые радости жизни, какие только найдутся.

– Вообще-то она довольно прикольная, – заявила мне Трейси как-то вечером, когда мы сидели в общей комнате у нас дома, допивая бутылку красного вина и любуясь только что наряженной рождественской елкой.

Было почти одиннадцать. Дети спали. Харрисон уже час как ушел наверх смотреть телевизор в спальне. За окном падал легкий снежок.

То ли дело было в позднем часе, то ли в праздничной атмосфере, то ли в вине. Так или иначе, я наконец стала расслабляться, спокойнее воспринимать жизнь в целом и с бо́льшим оптимизмом смотреть в будущее.

И зря.

Как там говорится? Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах.

Не совсем в точку, но близко.

– Ты знала, что когда-то Элиз была актрисой? – спросила Трейси.

– Актрисой? В самом деле?

– Давным-давно. Когда жила в Лос-Анджелесе. Снималась в нескольких сериях «Молодых и дерзких» и почти получила главную роль в каком-то блокбастере, но отказалась спать с режиссером, поэтому…

– Кажется, вы с ней довольно близко сошлись, – заметила я.

– Завидуешь? – пожала плечами Трейси.

Я рассмеялась. Потом поняла, что сестра говорит серьезно.

– Нет. Нет, конечно.

– Точно?

– А с чего мне завидовать?

– Не знаю, – снова пожала плечами она. – Элиз говорит, что такое возможно.

Я почувствовала, как сжимаются зубы.

– Элиз считает, что я завидую? Кому?

Трейси посмотрела на елку, которую помогала наряжать, потом в пол.

– Мне.

– С чего бы это?

– Не знаю. Может, в общем и целом. Ну, ты понимаешь…

– Не понимаю. Говори конкретнее.

– Ну, потому что я стройнее, красивее и все такое, – пробормотала Трейси.

По крайней мере, ей хватило совести смутиться.

– Ты шутишь? Это нелепо!

– В самом деле?

– Что еще сказала Элиз?

– Что мне стоит подумать о карьере актрисы. Может, переехать в Лос-Анджелес. По ее словам, у меня там будет много работы.

– Только не говори, что ты всерьез думаешь так поступить.

– А почему бы и нет?

Вот и пришел конец моей решимости думать прежде, чем говорить. Честно говоря, я слишком разозлилась, чтобы пытаться сгладить ответ. Меня уже не в первый раз ложно обвиняли в зависти, и это было очень больно.

– А не поздновато тебе думать о покорении Голливуда? – задала я вопрос, содержавший в себе ответ.

– Что ты имеешь в виду?

– Только то, что тебе уже за сорок, а Голливуд традиционно неприветлив к женщинам твоего возраста…

– Все меняется, – парировала Трейси, покраснев от обиды. – К тому же я выгляжу моложе своих лет. Элиз говорит, что на вид мне легко можно дать чуть меньше тридцати. Почему ты всегда стремишься меня унизить?

– Я тебя не унижаю.

– Унижаешь. Причем постоянно. Даже другие замечают.

– Под «другими» ты подразумеваешь Элиз? Это она утверждает, будто я тебя унижаю? – Я обнаружила, что сжимаю бокал с вином так крепко, что вот-вот переломлю ножку, и поставила его на пол у своих ног.

– Не такими словами, – промямлила Трейси.

– А какими?

– Я точно не помню.

– Тогда приблизительно.

– Она просто заметила, что ты часто говоришь со мной свысока, не принимаешь меня всерьез.

– Ясно.

– Вряд ли тебе ясно.

– Тогда что именно мне следует принимать всерьез? – вспылила я. – У тебя семь пятниц на неделе, Трейси. В прошлом месяце ты хотела стать писателем. В позапрошлом – моделью, а еще месяцем раньше – учителем танцев. Теперь говоришь о переезде в Голливуд…

– Ага. А ты мне завидуешь, потому что застряла здесь с двумя детьми и мужем, который… – Она осеклась.

– Который что?

Трейси вскочила.

– Ничего. Мне пора.

– Да, тебе пора.

Сестра отнесла пустой бокал на кухню и затопала к входной двери.

– Не трудись вставать, – бросила она, не оборачиваясь. – Я сама найду выход.

– Катись к черту! – рявкнула я и вскочила, когда за ней закрылась дверь.

– Что у вас там происходит? – крикнул сверху Харрисон.

Я посмотрела под ноги и обнаружила, что нечаянно опрокинула бокал.

– Вино пролила, – ответила я мужу, глядя, как темно-красная жидкость растекается по коврику из сизаля, словно кровавое пятно.

Глава 34

Должна признаться, что никогда не любила Рождество, пока не появились дети.

Наверное, потому что у меня не было шанса поверить в Санта-Клауса: Трейси лишила меня такой возможности, когда мне было четыре. Она услышала новость в школе от старших детей и не могла не поделиться ею со мной.

– Санты не существует, – заявила сестра без обиняков. – Это мама и папа наполняют наши носки и кладут подарки под елку.

Я тут же бросилась в слезах к маме, умоляя ее сказать, что Трейси врет.

– Слава богу! Больше не придется продолжать этот нелепый цирк, – ответила мать.

Дальше праздник больше походил на обязанность, чем на волшебство. Мы послушно вешали носки на каминную полку в гостиной в сочельник, чтобы наутро найти в них остатки конфет и апельсинов из холодильника. Мы притворно удивлялись полученным подаркам. Трейси еще за несколько недель до праздника находила, где они спрятаны, и открывала коробки. Даже ребенком я понимала, что ее подарки намного лучше и уж точно дороже моих. Отец считал игрушки слишком легкомысленными, поэтому их мы получали редко. И среди них никогда не бывало Барби, которую я всегда просила у фальшивого Санты в супермаркете – просто на случай, если он все же не фальшивый.

Став старше, я пыталась компенсировать былые обиды, покупая Трейси и родителям самые хорошие подарки, которые только могла себе позволить. Я и тогда понимала, что подобные попытки добиться их расположения выглядят жалко и абсолютно не работают. Что бы я ни выбирала – а в один особо памятный год это были свитер для Трейси, шелковый шарф для мамы и жилет для отца, – все было не то.

– Не в моем стиле.

– Терпеть не могу такие цвета.

– С каких это пор я стал носить жилеты?

Сценарий более или менее повторялся из года в год.

Радости становилось меньше.

Тревоги становилось больше.

С приближением Рождества я все меньше ощущала радости и все больше – беспокойства. Только после того, как мы с Трейси покинули родительский дом и папа с мамой отказались от утреннего ритуала, я смогла вздохнуть с облегчением. Мы все равно обязаны были присутствовать на рождественском ужине с пересушенной в духовке индейкой со всем причитающимся гарниром, но от нас больше не требовалось привозить подарки, хотя маму всегда немного