Томас Мюнцер - Альфред Штекли

Альштедтцы не совершили ничего такого, что вредило бы общей пользе. И пусть герцог не думает, что они согласны и впредь поклоняться дьяволу в Маллербахе и приносить в жертву своих братьев.

Они так же хотят это делать, как стать подданными турок.

Письмо было по тону сдержанным, но твердым. Если против альштедтцев будет применена сила, то весь свет узнает, за что они страдают.

Когда текст был готов, Мюнцер предложил шоссеру и шультейсу его подписать. Они схватились за головы. Так дерзко оправдывать поджигателей и святотатцев?! Они, разумеется, не могут поставить своих фамилий под таким посланием

Ну, и не надо! Послание герцогу впервые было направлено от имени «магистрата и всей общины».

Винный погребок при ратуше такого не видывал еще никогда! Нет, не пьяные голоса и стук пивных кружек раздавались под его сводами. Народу было полным-полно. Люди стояли на лестнице, в дверях, на площади перед входом. Среди них было много крестьян и горнорабочих.

Столы были сдвинуты в сторону. Только за одним из них расположились несколько человек. Перед Гансом Рейхардом лежали листы бумаги. Рядом с ним сидел предводитель мансфельдских рудокопов Петер Бэр. Мюнцер был тут же.

Друг за другом подходили к столу люди. Рейхард вносил в список их имена. Подняв пальцы, они клялись всеми силами защищать истинное Евангелие. Прежде чем отойти, каждый присягнувший говорил, скольких «братьев» он завербует сам.

Больше пятисот человек были приняты одновременно в «Союз избранных». Списки, как и прежде, взял хранить Бартель Крумп. Выбранные военачальники вместе с Мюнцером держали совет.

Власти осмелились бросить Килиакса в темницу. Они замышляют и на других наложить цепи. Выход, повторял Мюнцер, один — «Союз избранных» должен охватить рабочий люд всей округи. Народ, разделенный на отряды, по первому же сигналу выступит в латах и с копьями. Князья или подчинятся справедливым порядкам, или будут уничтожены!

В Альштедте почти вся община принесла присягу, а магистрат еще колеблется. Петер Вармут, один из ближайших друзей Мюнцера, настойчиво требовал, чтобы все, кто не примкнул к союзу, тотчас же убрались из города.

Угрозы мастеровых, сыпавшиеся на головы толстосумов, были не пустыми словами. Но еще более зловещей была сплоченность рудокопов, сумрачных, немногословных людей, привыкших сжимать в своих мускулистых руках тяжелые кирки. Несколько членов магистрата поклялись во всем поддерживать «Союз избранных».

Кто не с нами, тот против нас!

Это случилось 13 июня, когда крестьяне разошлись по домам, а горнорабочие вернулись на рудники. Стражник был бледен от волнения. Он хотел говорить непременно с Мюнцером. Он выпалил все залпом: шультейс и шоссер задумали чудовищное предательство! Находясь в замке, он случайно слышал, как Никель Рюккерт, шультейс, излагал шоссеру свой коварный замысел. Он упрекал Цейса в попустительстве злодеям и грозился донести герцогу. В подвал заперли одного Кнаута. А остальные преступники как ни в чем не бывало разгуливают на свободе. Конечно, в открытую непокорных уже не одолеть. Поможет хитрость. Все продумано до мелочей. Рюккерт и Цейс призовут на помощь деревенских парней. Их снабдят оружием. Одновременно члены магистрата будут потребованы в замок. Там шультейс и шоссер прикажут им немедля схватить всех, кто на примете. Теперь они уже не смогут оправдываться своим бессилием — к их услугам куча дюжих парней, которые кому угодно свернут шею.

Мюнцер бросился к ближайшей церкви — предателям не удастся застигнуть их врасплох! — стремительно влез на колокольню и зазвонил в колокола. Тревожный гул набата всполошил весь город. К оружию! К оружию!..

На улицы высыпали люди. Голос Мюнцера гремел над толпой. Поднимайтесь все! Женщины и девушки не должны отставать от своих братьев и мужей. Вилы, косы и цепа тоже оружие!

Никель Рюккерт, услышав набат, побежал к замку. У него перед носом захлопнули ворота. Куда он так торопится, любезный шультейс? На кого он покидает своих горожан?

Он пустился наутек. Его поймали на кладбище. Он испуганно пялил глаза. Чего от него хотят? Ему закричали в ответ: пусть он не крутит, а скажет коротко и ясно, будет ли противиться Евангелию, или согласен его защищать? О, если бы им попался еще и шоссер!

Рюккерт был ни жив ни мертв. Перед глазами у него целый лес рогатин и пик. Еще одно должностное лицо умрет в Альштедте насильственной смертью? От страха подкашивались ноги. Он готов был поклясться в чем угодно, лишь бы его отпустили. Уже кто-то потянул его за полу кафтана. Он взмолил о пощаде. Он совсем не враг Евангелия. Ему велели присягнуть. Он поднял пальцы и поклялся.

Внезапное нападение было теперь исключено. Однако кто знает, что замышляют враги? Может быть, Цейс ждет от герцога подкреплений?

Мюнцер тут же вспомнил о мансфельдских рудокопах. Петер Бэр с товарищами, не задумываясь, поспешат на подмогу.

Городок походил на военный лагерь. Женщины составили целый отряд. Их собрала Оттилия. В ушах Томаса все еще гудел набат. Охваченный волнением и жаждой борьбы, он писал мансфельдцам призыв о помощи: «Время пришло, не мешкайте, братья! Мы обагрим наши руки кровью тиранов!»

Вооруженные люди не расходились. Всю ночь на улицах горели костры.

Глава десятая

ГЕРЦОГ, КУРФЮРСТ И ЗЛОДЕИ

На рассвете в Альштедт пришли рудокопы. Кувалды и кирки в сильных руках были опасней алебард и мечей. Горняки никому не грозили. Петр Бэр, который их привел, сказал, усмехнувшись:

— Мы просто явились посмотреть, не напал ли кто на магистра Томаса и не причиняют ли альштедтцам вреда за верность Евангелию.

Цейс тут же сообразил, в сколь тяжелое положение он себя поставил. Мужики, собранные в замке, увидя рудокопов, стали осаждать его вопросами. О каких немногих смутьянах говорил он, когда поднялась вся округа? Зря шоссер их морочит — они все равно не будут подставлять шею под обушки горняков. Чего ради должны они уготовить своим бабам вдовью долю?

Надежда на крестьян была плоха. Но что, собственно, произошло? Ведь он, шоссер, не давал ни малейшего повода для тревоги. Крестьянам Цейс велел разойтись по домам, а сам послал в магистрат спросить, почему били в набат.

Видно, шоссер готов идти на попятную. Он отказался от мысли похватать всех «маллербахских злодеев», но этого мало — он должен освободить Кнаута! Шоссеру обещали неприкосновенность и приглашали его в ратушу. Однако если это ему неудобно, то представители общины согласны прийти к нему. Цейс предпочел последнее.