Томас Мюнцер - Альфред Штекли

В один из весенних дней они собрались в старом городском рву, из которого только недавно ушла последняя вода. Они клялись, что не пожалеют жизни ради торжества Евангелия и истребления безбожных кровопийц. Они покончат со всеми поборами и податями, разрушат монастыри, разгонят монахов.

Среди первых, кто принес клятву, были Бартель Крумп, Петер Вармут и стекольщик Бальтазар Штубенер. Ганс Рейхард переписал всех присягнувших. Списки взял на хранение Крумп.

Вскоре к ним присоединились люди и из других мест — мансфельдский рудокоп Петер Бэр, Тиль Банзе, проповедник из Зангерхаузена и мюльхаузенцы Ганс Куле и Ганс Роде, скорняк. Они разошлись по домам и принялись за работу — «Союз избранных» будет повсюду! О своих успехах и затруднениях они сообщали Мюнцеру. Его ответные послания были проникнуты воинственным духом. Время жатвы уже на пороге! Острите серпы и точите косы!

Замки и монастыри — оплот угнетения, церкви — притоны ложной веры. До тех пор, пока они существуют, народу не добиться освобождения. Не словом божьим — руками людей будет произведен переворот. Не бойтесь, братья, не бойтесь пускать в ход кулаки! Гнезда стервятников будут разорены!

«Союз избранных» рос и ширился. Скоро ли он даст о себе знать? Или жители захолустного городка способны только шуметь после проповедей и воинственно шептаться за закрытыми ставнями, когда на улице нет стражи?

В деревушке Маллербах, недалеко от ворот Альштедта, находилась часовня с чудотворной иконой. Монахини Наундорфа, которым она принадлежала, сделали из людской набожности выгодный промысел. Они без устали твердили, что образ богородицы исцеляет все недуги, избавляет от страданий и уберегает от бед. По старому обычаю, каждый, кому была ниспослана благодать, должен был, помимо щедрых даров, принести изображение, свидетельствующее о чуде. Если заступница богоматерь спасла дом от пожара, то рядом с алтарем ставился маленький домик из воска. Если в годину мора ваши молитвы были услышаны и скотина не сдохла, вы обязаны были принести фигурки коров. Часовня была набита восковыми ногами, скрюченными в судорогах, страшными масками с незаживающими язвами. В деревушку тянулись вереницы паломников.

Монастырь не довольствовался доходами с часовни, а еще брал с города подать. Вопиющее бесстыдство! До каких же пор послушные альштедтцы будут мириться с тем, что на их деньги, добываемые тяжким трудом, монахини, заплывшие жиром, дуют вино и пиво?

В своих проповедях Мюнцер несколько раз говорил о часовне. Веру в чудотворную икону он клеймил как постыдное идолопоклонство. На невежестве и суевериях оборотистые монашки греют себе руки. Долго ли еще горожане намерены сносить этот позор?

Вот оно, капище дьявола, где под видом девы Марии молятся сатане! К горожанам, явившимся в Маллербах, присоединились крестьяне. Кто-то робко вопрошал: «Не покарает ли бог за кощунство?» Покарает? Весь честной народ увидит, что разрушители идолов останутся целыми и невредимыми. Ни столбняк на них не найдет, ни гром не разразит.

Старик скитник, охая и причитая, путался под ногами. Мюнцер прогнал его прочь. Громите сатанинскую обитель! Все полетело наземь: ризы, церковная утварь, фигурки из раскрашенного воска, лампады и покровы. Чудотворную икону разбили вдребезги. Под дружными ударами топоров рухнул алтарь. Часовню подожгли в нескольких местах. Буйно и весело затрещал огонь.

Ну, простаки, где кара господня? Десятилетиями вас дурачили, словно круглых болванов. Рухлядь, которой вы поклонялись, сгорела как солома. Что ж богородица не вступилась за святое дело? Насмешники отпускали крепкие словца. Даже мужики, известные своей набожностью, раздумчиво почесывали затылки. Похоже, что и впрямь монашки водили их за нос.

Возбужденные и решительные возвращались в Альштедт Мюнцер и его единомышленники. «Союз избранных» создан не для того, чтобы бездействовать. Маллербах — лишь начало.

Шоссер разорялся вовсю. Понимает ли Мюнцер, что он натворил? Кощунство, святотатство, мятеж! Как теперь оправдаться перед князьями? Цейса потянут к ответу: что смотрел он, когда злодеи палили часовню? Чем объяснить такое потворство еретикам? Страхом? А как он раньше проглядел, что в городе зреет бунт? Разве он знал, что магистр Томас, который так любит говорить об истинной вере, способен подстрекать людей на поджоги?

Он дал Цейсу высказаться. Зря только уважаемый шоссер говорит о мятеже и кощунстве. В этом никто из альштедтцев не повинен. Разрушение идолов угодно богу. Не в нем, Мюнцере, причина возмущения, а в монахинях с их поборами и домогательствами. Его удивляют речи шоссера. Неужели после всех наставлений он так слаб в вере, что не отличает правых от виновных, мятеж от законного восстания, воли божьей от святотатства?

На лице шоссера появилось выражение беспомощности. Он, конечно, согласен, что любой притон дьявола должен быть уничтожен. Но поверит ли курфюрст, обожающий реликвии и святыни, что в Маллербахе поклонялись именно сатане? Выходит, что его собственный шоссер заодно с поджигателями.

Он, Мюнцер, думает, что шоссер поступит мудро, если возьмет под защиту праведных людей, поднявших руку на капище сатаны. Уничтожение идолопоклонства— долг каждого христианина. Томас засыпал Цейса библейскими текстами. Даже Моисей и тот разбивал алтари язычников.

Сокрушенно вздыхал шоссер. Душа его была полна сомнений.

Несмотря на высылку Пфейфера, магистрат Мюльхаузена так и не смог вернуть себе прежнего влияния. Ему пришлось пойти на уступки жителям предместий. Число советников было уменьшено, выборные от общины получили доступ в казну и налоговую палату, ахтманы стали заседать в ратуше. Для них поставили отдельную скамью напротив кресла бургомистра.

Издавна повелось, что магистраты требовали не только особого к себе почтения, но и частых подарков. На великий пост город оделял духовенство и советников свежей рыбкой. Полагалось раздать триста двадцать три фунта карпов. Советники делили между собой дроздов, пойманных в округе, и доходы от принадлежащих городу утиных садков. Не прочь были они поживиться и дичью: куропатками и зайцами, ловить которых обязаны были мужики. А в воскресенье после андреева дня каждому члену магистрата вручалась кругленькая сумма «пропойных денег».

Теперь все это кончилось. Ахтманы зорко следили, чтобы казенные денежки не оседали в карманах советников. Предместья почувствовали свою силу. Обстановка благоприятствовала возвращению Пфейфера. За три с лишним месяца, которые он отсутствовал, в его взглядах произошла разительная перемена. От увлечения Лютером не осталось и следа. Мюнцер, вот кто прав! Монастыри и замки надо разрушить, алтари сломать, попов и книжников гнать в три шеи! Всю зиму Пфейфер проповедовал необходимость силой избавляться от духовенства. На улицах ненавистным попам не давали проходу.