Доктор Сакс - Джек Керуак

«Ладно», — моментально ответил он и отступил к норме, расплющился об опорный столб погреба черной горестной тенью. Стоял он так долго, Кот размахивал могучим хвостом. Синий свет вибрировал.

«Вот, — сказал он, — ты видишь главные порошки препарата. Я двадцать лет работал над этим поразительным составом, считая обычное время — Весь мир объездил, сынок, от одной части его света до другой — Сидел в жарких солнечных парках Перу, в городе Лима, чтобы горячее солнце меня утешало — По ночам я всякий благословенный миг соблазнял какого-нибудь индейского либо иного типа ублюдка-знахаря зайти в какой-нибудь грязный закоулок за подозрительными на вид помойными ямами, выкопанными в земле, и прийти к какой-нибудь старой китайской мудрости, у него обычно руки болтаются ниже колен от трубки Мирового Гашиша, а глаза ленивые, и он говорит: «Вы, джент-мены, что-то хоти-ии-ите?» Это зуктер, сынок, прячется в секретном сердце тайны — у него в комнате с наваром большие толстые кружевные занавески — и травы, мальчики мои, травы. Там из некого мягкого дерева идет синеватый жуткий дымок, а дерево это можно отыскать далеко к Югу отсюда, чтобы курить, — такое когда смешивается с диким Гермюнзельем, что варит ведьма с Оранг-Утанговых Холмов в безумном Галаполи — где лозовье дерево вышиной в сто футов, а букетами орхидей тебе сшибает голову, и Змей действительно скользит по Пан-Американской слизи — где-то в Южной Америке, мальчик, в тайной пещере Неаполя».

Вихревые кости загремели от того, как он устроил тягу горна — всякий раз, как дергал и дул на угли, веревочная цепочка также дергала треножник на потолке, от которого кружились гремящие кости. Замечалась тысяча интересных штук —

Почтительно Доктор Сакс согнул колени. Перед ним был стеклянный шарик с вакуумом. Внутри — порошки, чье совершенствование отняло у него 20 лет алхимии и скитаний по свету, не говоря уж обо всем, что ему пришлось делать с кругосветными голубками, попечительством тайного общества гигантских черных котов, патрулированием определенных регионов мира, Северной и Южной Америки, на предмет опознания подозрительного присутствия Змея — разнообразные обязанности со всех сторон.

«Когда я разобью сей шарик пузырька и порошки сии войдут в соприкосновение с воздухом Парапета Провала, все мои разнообразные обязанности стают в одно белое сиянье».

«А все останется синим, покуда мы не доберемся до этого Белого Змея?» — опрометью спросил я.

«Нет — даже изнутри вакуумного стекла мой могущественный порошок изменит атмосферу несколько раз за эту ночь, пока мы будем давиться, спеша на работу».

«Кот отправится с нами, сэр?»

«Да — В чилийских приисках его звали Пондю Поки — нипочем не догадаешься, что означало его индейское имя — Оно, мальчик мой, означало «Великий Кот, Полный Ожиданья» — Такие звери рождаются великими».

Он взял стеклянный шарик своей до ужаса невинной на вид ложечкой вроде как для порошка морфия и сунул его себе в карман святого сердца.

Поднял голову к темному потолку.

«—» Рот его широко раскрылся для могучего крика, а он только аупнул — мышцы шеи напряглись к потолку — в синеватых сияньях огня.

Он слегка пригнулся, кот напрягся, комната сотряслась, по небу к Замку зазвенел великий кранг —

«Это в стычку ввязывается Повелитель и Хозяин Орла».

«Что? Кто?» — в ужасе, повсюду воздушный налет кошмара.

«Говорят, есть могущественная сила, о которой не знает никто из нас, и поэтому орлы и птицы много шумят и суетятся, а особенно сегодня, когда Невидимая Сила Вселенной должна быть близка — нам ведомо не больше, чем Солнцу, что станет делать Змей — и мы не можем знать, что может сделать Золотое Существо Бессмертия, или сделает, или что, или где — Огромные батальоны громких украшенных змеями птиц — вот что ты только что слышал над головой, гремят саблями над лоуэллской ночью, направляются к дуэли с Круджами Замка —»

«Круджами?»

«Не время ждать, сынок! — фиги с Цезарем не мешаются — выбегай со мной вперед — приди увидь немотствующий рот пасти смерти — проволоки? свой зад сквозь западные врата Гнева, проскочи по каменистому пути к оргонному таинству. Глаза умерших наблюдают в ночи —»

Мы летим печальным вихрем с креном над самыми сентервилльскими Дракутскими Тиграми, ввысь-чавкнули из пушки этой безумной деятельности и ядром пронеслись по воздуху, беседуя.

«Что за глаза?» — вскричал я, опирая голову на подушку воздуха; она была роса, тж прохладна.

«Глаза вечности, сынок, — Гляди!»

Я поглядел, и вдруг в ночи все заполнилось парящими глазами, ни одни не ярче звезд, но как серые склядки в фактурном плаще полей и ночнонебес — ошибки нет, они никли и ужасались при виде Доктора Сакса и меня, когда мы пролетали вслед за лязгающими полуночниками впереди. Казалось, не двигаясь, глаза не отрывались от нас, словно армии летающих тарелок, а мы вымахивали великим грубым диким полетом над полями, песчаным обрывом и все еще бурой вспененной рекой к Замку.

9

А затем пошел дождь, Доктор Сакс печально разместился на валуне у самой реки в той части, где лужайки Змеиного Холма простирались вниз кустисто и дико к скалисто вечному брегу Мерримака. «Нет, сынок, — сказал Сакс, когда затарабанили первые капли, а я огляделся на вдруг темную ночь с ее дождепокровами и прислушался к морокам из Замка. — нет, мальчик мои, дождь начался меня обессилить. Годы жизни моей нагромоздились огромным гореизнуреньем в некогда тревогохоромной душе, что покоилась на дрожащих, но крепких столпах; нет, ныне же сомненье возвращается хлестать меня в старости моей, где в юности я покорял — дни ящерки на солнце — Нет, от этой горести с дождем мне хочется сесть на камень и плакать. О волны реки, плачьте». Он садится, осавановленный — Я вижу, что из его основополагающей черной шляпы торчит уголок резиновой лодки над пугающе грузовым абсолютно черным телом его в покровах. Река плещет и завывает на валунах. Ночь крадется по ее туманной поверхности на встречу со свалко-берегами и фабричными трубами. Весь Лоуэлл омыт синим светом.

Обычно голубые окна «Мануфактуры Миллза» в ночи теперь пронзительны, разбивают сердце невиданной синевой — ужас, как эта синева сияет, словно потерянная звезда в голубых ночных огнях Лоуэлла, — но даже пока я на нее гляжу, ночь медленно краснеет, поначалу кошмарно красным, замшево-красным со злою сраной рекой, а потом обычным глубоко глубинным ночным красным, что омывает все тусклым мягким успокаивающим зареном, только очень похожим на смерть, — Вакуумированные порошки Доктора Сакса создали Икону для Пустоты.

Л он сидел, хмурясь. «Нет, это есть и будет правдой, Змей не может быть настоят, шелуха голубков или шелуха дерева, все это взвихрится прочь с земли иллюзией, или прахом, тонкой пылью, от коей смыкаются вежды — Я видел, как копится пыль на странице, сие результат огня. Огнь не поможет жару стыда и безрассудства. Фуу-уии — что же мне делать?» Он гложет раздумчивые кулаки. «Я совершу телодвиженья… ибо сей грустный дождь, что ныне сбирается во всю свою силу… похлопывая по утишенной, однако не покаранной реке с многообразными ее плевкоруками, можно сказать — нет, Змей не реален, эт шелуха голубков, эт цимес, эт вымыт дождем. Я говорю — как? каук?» Он поднял взор рассеянный. «Но я свершу телодвиженья. Я двадцать лет ждал этой ночи и теперь не желаю ее — то паралич руки и разума, то секрет безстрашья… Мне как-то кажется, злое творенье само должно встревожиться пли ж исправиться в органическом древе вещей. Но сии размышленья без ползы моему старому Спруф-Сорванцу Чепухня-Саксу — послушай меня, Джеки, детка, мальчик, идущий со мной, — сквозь сомненья и слезы, взбужденные дождем, где знаю я, что роза течет, и мне естественней улечься и примириться с унылой осажденной вечностью, в своей постели скорбей, что грубей, с глазами ночи и саванами души, чтобы мои уравновешенные пальцы не вылезали — из сеней аркадных колонн, оставались среди собратьев-евангелиан Обетованного Севера — вечно обещанного, никогда-ни-в-чем-не-уступающего Северного призрака в саване из верхнего снега, хрипа снежных певцов, что воют в Арктико-пронзенной, одиночественной ночи — но я иду и упоминаю, иду и взыскую моего трепета».

10

Мы пошли дальше к Замку.

Все начало происходить, дабы предотвратить достиженье нашей цели, коей, как сказал Доктор Сакс, был провал — «Провал, провал, вы эт о чем, какой еще провал?» — не перестаю его спрашивать я, спеша за ним, все больше страшась. Мне так же, каково было на плоту, могу спрыгнуть, a могу остаться. Но я не знаю, как истолковать простое действие плота этими порошками и таинствами, посему глупо на ощупь пробираюсь по черной жизни и безрассужу свою Тень. Жажду великого солнца после всего этого рока, и ночи, и мрака, этого дождя, этих потопов, этого Доктора Сакса Северо-Американской Древности.