На доблесть и на славу - Владимир Павлович Бутенко

сутулый верзила в очках, с открытой детской улыбкой, посвящал ей стишки; туркмен Махмуд донимал жутким, гортанным пением романса «Я встретил вас…»; полковник Двоскин, холодный эстет, приноровился обольщать Фаину пикантными историями из жизни знаменитых людей, не стесняясь интимных подробностей, и не уставал повторять, что истинное наслаждение девушка может испытать только с опытным мужчиной…

И все же на душе было светло, жилось безоглядно, и только ночами врывалась в сны боль пережитого: то попадала в немецкое окружение и грозила неизбежная гибель, то куда-то исчезал Яков, и она искала его на поле боя, в ужасе убегая от взрывов, то горел дом Шагановых, и с печальными глазами взирала на него Лидия… Просыпаясь с колотящимся сердцем, Фаина не сразу осознавала, что ничего не грозит: она – в мирном городе, и голос соловья под горой, в зарослях сирени, сулит добрый рассвет…

На одном из танцевальных вечеров Фаина случайно поймала взгляд недавно прибывшего пациента, высоколобого мужчины средних лет, – и точно разряд ударил, прошел по всему телу! Попыталась отвлечься, но душа неподвластно сжалась, предчувствуя что-то. Избегая смотреть в ту сторону, где сидел незнакомец, Фаина абсолютно точно знала, что и он по-прежнему не спускает с нее сосредоточенно-заинтересованных глаз. Вблизи они оказались зелеными, редкой притягательной силы.

– Позвольте пригласить, – подойдя, улыбнулся кавалер (Фаина оценила его дорогой костюм, сорочку и со вкусом подобранный галстук). – Или вы заняты?

– Нет, я просто на рабочем месте, – вздохнула Фаина, справившись с неожиданным волнением.

– Но вообще-то вы танцуете? – оживился мужчина. – Может, в качестве исключения?

– Извините, не положено, – объяснила Фаина, исподволь подумав, что с такой властной непринужденностью может держаться лишь человек, не привыкший, чтобы ему отказывали.

– Не сочтите за блажь, но… Я хотел бы потанцевать именно с вами. Если не здесь, то в другом месте. Ресторан открыт допоздна.

– Не знаю. Я не одета, как надо… – смешалась Фаина, хотя на ней было лучшее белое платье, купленное на вещевом рынке.

– Вы выглядите необыкновенно эффектно! Поверьте… – глубоким голосом признался навязчивый ухажер и прибавил: – Буду ждать до тех пор, пока освободитесь!

В паузах между танцами декламировали стихи Симонова, Исаковского, Щипачева, – любовную лирику. И Фаина привычно суфлировала молоденьким медсестрам и старшеклассницам. Неожиданно явился, почти прибежал Перепеченов, с беспокойной гримасой на пунцовом лице.

– К вам подходил Сысоев. Мне сообщили…

– А кто это? – удивилась Фаина.

– Да вон же! У двери. В светлом костюме… – скосив глаза, прошептал замполит. – Он из Кремля! Делал какие-то замечания?

– Приглашал танцевать, но вы же не разрешаете.

– Я такого не говорил! Сейчас же пойдите и пригласите его, – рассерженно приказал капитан. – Быс-стрее…

– А уж это – мое личное дело! – заупрямилась вдруг Фаина. – И прошу не вмешиваться!

Капитан виновато осклабился и тут же исчез от греха подальше.

…После второго фужера шампанского, сладко захмелев и чувствуя свою возрастающую власть над мужчиной, Фаина не без сомнения спросила:

– Вы правда из Москвы? И большой начальник?

– Ну это – преувеличение. Хотя телефон с гербом есть.

– А мне не приходилось бывать в столице. Мечтаю погулять по Красной площади! Услышать Лемешева, увидеть балет Большого театра… Что я несу? Не обращайте внимания, Роман Ильич! Но мне ужасно весело!

– Через два дня я могу вас взять с собой. В ЦК комсомола у меня связи. Устрою.

– Так сразу?

– Да! Как подобает мужчине, – твердо ответил Сысоев на ироничный вопрос Фаины.

– А почему бы и нет? Люблю риск… А теперь давайте танцевать! Вы же меня пригласили в ресторан, чтобы танцевать… Послушайте, вам нравятся оперетты? Раньше терпеть не могла! А сейчас мелодии сами лезут в голову… Вы меня не слушайте… Такое редко бывает… А в Москву меня никто не отпустит. Или вы – волшебник?

Роман Ильич, не отводя мерцающих глаз, молча пригубил вина и улыбнулся.

– Иногда бываю!

На открытой веранде кружились пары. Среди посетителей преобладали офицеры и принаряженные дамы, курортницы. Трио музыкантов – пианист, барабанщик и контрабасист – играли репертуар Козина, аккомпанировали немолодой певице, с коршунячьим носом и огромными черными глазами, ошеломляющей публику низкими, почти баритонными нотами. У Фаины путались мысли, и временами она пугливо озиралась, как бы убеждаясь, что все это происходит на самом деле, а не во сне. Роман Ильич отменно водил ее в танце, предупреждая малейшие движения. И необъяснимое желание быть покорной его рукам, ласковым и влекущим, возникло исподволь…

5

Неудачи на африканском театре военных действий, потеря Южной России, вольнодумство прежде покорных союзников и множество иных, менее значимых причин заставили руководство Третьего рейха искать резервы для укрепления армии и успешного ведения «тотальной» войны. Только в марте, спустя три месяца после того, как власовский комитет заявил о формировании Русской освободительной армии (РОА), отдел пропаганды верховного командования вермахта заинтересованно отнесся к генералу-перебежчику, открыв в берлинском предместье Дабендорф школу пропагандистов. Тогда же вспомнили и о Павле Шаганове, уволенном из абвера. Капитан отдела пропаганды Штрикфельдт пригласил «эксперта по казачеству» к себе и поручил проинспектировать обучение в школе. Он же передал Павлу Тихоновичу просьбу атамана Краснова приехать в Далевиц, к нему на виллу, для важного разговора.

Черный «штейер» домчал по лесному шоссе к барачному городку школы, который раньше предназначался для содержания пленных французов. С трех сторон лагерь окопали рвами, где, вероятно, укрывались от участившихся авианалетов. Ряды казарменных строений разделял просторный плац, запруженный курсантами в этот утренний час. Охранники проводили Павла Тихоновича к дирекции школы, но он не спешил встречаться с командованием, похаживал, толкался среди курсантов, которые свысока поглядывали на его цивильный костюм и шляпу. Все они носили немецкую униформу, с шевронами на правом рукаве – «РОА». С радостью слушал Павел Тихонович русскую речь, южный казачий говор. Чуть в стороне, на футбольном поле, голые до пояса парни гоняли мяч, крича и по-мальчишески споря. Утро было росистым и прохладным, и футболисты норовили держаться не в тени, падающей от ближних сосен, а на солнце. Фигура и лицо одного из них показались Павлу знакомыми, он пригляделся, пройдя к воротам, и узнал Иванницу. Кубанец носился за мячом как угорелый, ничего не замечая в азарте! Его черный влажный чуб бился крылом, в глубокой ложбинке спины блестел пот. Призывный окрик Петр воспринял с недовольством. Но, оказавшись у бровки поля, узнав есаула, заморгал от изумления:

– Ты? Откуда бог принес? Рад видеть, Павел Тихонович!

– Взаимно! Прислали вот разведать, как воюете.

– Ты в аккурат успел. Меня как раз выпустили. На днях уезжаю со взводом казаков в Милау.

– А кто же направил?

– Большой человек! Полковник Графф. Из Главного управления пропаганды