Чаша Грааля. Софиология страдания - Отец Сергий (Булгаков)

Боговоплощении. И этой особенностью она сближается с Посланием к Евреям, где также говорится об «уподоблении» Мелхиседека Сыну Божию, пребывающему священником навсегда (Евр. 7:3). В этом же смысле должна быть истолкована и другая черта Послания к Евреям, где говорится не только: без отца (что, конечно, может относиться лишь к Иисусу как Богочеловеку), но и без матери, без родословия, не имеющий ни начала дней, ни конца жизни (Евр. 7:3), – все черты, которые могут быть отнесены лишь к Сыну Божию безотносительно к Его вочеловечению. В нём Он, напротив, имеет родословную, как и начало и конец дней земной жизни.

Что следует видеть в этом изложении – только ли аллегорическое выражение общей мысли о таинственности явления Мелхиседека, что, однако, крайне затруднительно, или же здесь следует различать одновременное свидетельство как о Божестве, так и о человечестве Богочеловека, Который облечён служением по чину Мелхиседека? Видеть ли здесь фразеологию или же… христологию? Несомненно, последнее. И это же подтверждает утверждение, что Мелхиседек, уподобляясь Сыну Божию, пребывает священником навсегда (Евр. 7:3). Этого уже никак нельзя сказать о Мелхиседеке как образе историческом, но может быть отнесено лишь к небесному его первообразу – Сыну Божию.

[Мелхиседек как Христоявление]

Характерно далее, что автор Послания к Евреям использовал и именования «царь правды» и «царь мира» для того, чтобы истолковать явление их носителя в вышеестественном смысле, так же, как и соединение в нём обеих черт: принятие дара десятины и благословение, данное им Авраму, как соединение царского и священнического служения по чину Мелхиседекову.

Аврам, получивший благословение Мелхиседека, уже имел о себе пророчество, касающееся всего человеческого рода: благословятся в тебе все племена земные (Быт. 12:3). Здесь особо ещё раз разъясняется, как велик тот, которому и Авраам патриарх дал десятину (Евр. 7:4), без всякого прекословия меньший благословляется большим (Евр. 7:7), и здесь противопоставляется в этом смысле священник по чину Мелхиседекову, а не по чину Ааронову (Евр. 7:11), по подобию Мелхиседека восстает Священник иной, Который таков не по закону заповеди плотской, но по силе жизни непрестающей. Ибо засвидетельствовано: Ты священник вовек по чину Мелхиседека (Евр. 7:15–17).

И к этому же ещё присоединяется символика происхождения от колена Иудина, а не Левиина, хотя, очевидно, в конкретно-историческом смысле об этом также не могло быть и речи до рождения одинаково как Левия, так и Иуды. Итак, ещё раз спрашиваем себя, что же разумеется в явлении Мелхиседека и в его чине, кто был Мелхиседек?

Если бы в уразумении этого образа ограничиться только повествованием Бытия (14:17–20), то можно было бы видеть в нём историческое лицо, хотя и наделённое некоторыми непонятными в своём значении и происхождении чертами («священник Бога Вышнего», дающий благословение Авраму и приемлющий от него десятину в знак почтения). Однако этот конкретный исторический образ как бы тает и опрозрачнивается: в толковании Послания к Евреям (7) он принимает черты богоявления. Авраам имел ряд богоявлений, о которых говорится в Библии: и явился (являлся) Господь Аврааму (Быт. 12:7; 17:1; 18:1), как и другим патриархам: Исааку (Быт. 26:2) и Иакову (Быт. 28:13), а позднее Моисею (Исх. 3:2–11), Соломону (3 Цар. 9:2, Пар. 7:12). По поводу этих явлений обычно не говорится о каком-либо образе, однако, кроме явления Бога в образе трёх мужей у дуба Мамврийского (Быт. 18:2–12), продолжавшегося и в Содоме (где, впрочем, говорится уже о «двух ангелах» (Быт. 19:1). Подобно и богоявление на горе Хориве сначала было в образе ангела Господня (Исх. 3:2), в пламени огня из среды тернового куста, горящего и не сгорающего. Богоявление Аврааму у дуба Мамврийского (как и Моисею на горе Хориве) описывается в таком массивном образе, который вполне аналогичен явлению Мелхиседека.

Поэтому конкретность этого последнего явления сама по себе отнюдь не препятствует ему быть богоявлением. Но именно к такому его изъяснению и понуждает нас толкование Послания к Евреям. Даже больше того.

Это ветхозаветное богоявление получает богодохновенное новозаветное истолкование, имеющее для себя особенную и в своём роде единственную черту: оно изъясняется в свете новозаветного богоявления, точнее, христоявления, как образа новозаветного первосвященника, которым является происшедший из колена Иудина в земном Своём воплощении Сын Божий. Мелхиседек является ветхозаветным явлением Христа прежде Его пришествия на землю, ранее Боговоплощения. Однако и этого ещё недостаточно для полного истолкования этого образа.

Мы видели, что ему приписываются некоторые черты, даже несвойственные Боговоплощению во всей его конкретности, ибо Мелхиседек не имеет ни отца, ни матери, ни родословия, ни начала дней, ни конца жизни и уподобляется Сыну Божию. Эти черты действительно уподобляют его Сыну Божию в вечном Его бытии, Который пребывает священником навсегда (Евр. 7:3), именно как жертвенно приносящий Себя во внутритроичной любви как Отчее Слово. Итак, черты его двоятся: одни могут быть отнесены к Сыну Божию, так сказать, до вочеловечения, другие – к Нему же, как вочеловечившемуся Христу, Сыну Человеческому. Это двоение, конечно, не случайное недоразумение, но преднамеренное, хотя и облечённое таинственным покровом откровения о Сыне Божием – Сыне Человеческом, Первосвященнике вовек и восстающем, воссиявающем из колена Иудина (Евр. 7:11, 14), колена, из которого никто не приступал к жертвеннику (Евр. 7:13), но по подобию Мелхиседека восстает священник иной, который таков не по закону заповеди плотской, но по силе жизни непрестающей (Евр. 7:15–16). Сей, как пребывающий вечно, имеет и священство непреходящее (Евр. 7:24), Который воссел одесную престола величия на небесах (Евр. 8:1).

Итак, мы принуждены прийти к заключению, что «чин Мелхиседека», или, по другому выражению, подобие Мелхиседека (Евр. 7:15), означает не только Сына Божия или Сына Человеческого, но относится и к тому и к другому. Мелхиседек в их двуединстве (Халкидонском соединении двух природ при одной ипостаси) есть Богочеловек, чин же или подобие Мелхиседека есть совершенное богочеловечество. В примрачности Ветхого Завета оно созерцалось преимущественно в своём человеческом естестве, в новозаветном же откровении – во всём сиянии Боговоплощения, а сам Мелхиседек – как таинственный образ Христа. И в таком случае, при всей исторической конкретности этого образа, которая даётся ему в Быт. 14, надо её истолковать как символическое лишь облачение чина духовного богоявления, а «царь» Салимский, «царь мира» – не как географически-историческое оправдание, но лишь как аллегорическое. Следует ещё прибавить, что это богоявление носит совершенно явные черты, свойственные именно Второй ипостаси, имеющей прийти в мир, вочеловечиться и дать Себя вкушать как хлеб жизни, как священник, установляющий Божественную Евхаристию: и Мелхиседек, царь Салимский, вынес хлеб и вино. Он был священник Бога Всевышнего (Быт. 14:18). (Эта черта приношения хлеба и