Чаша Грааля. Софиология страдания - Отец Сергий (Булгаков)

причащение верующим как Хлеб Жизни. В Таинстве Евхаристии мы имеем Евхаристическое присутствие Христа на земле, преодолевающее наше разлучение с Ним в Вознесении.

[Вечность первосвященнического служения Христа]

Чтобы понять всю силу и значение евхаристического пребывания Христа на земле, мы должны вникнуть во всю силу Его первосвященнического служения, как оно раскрывается в Послании к Евреям. И прежде всего, первосвященническое служение Христово именуется здесь предвечным. В отношении к нему применяется псаломский стих: Ты священник вовек, по чину Мелхиседекову (Пс. 109:4, повторяется в Евр. 5:6; 6:20; 7:17, 21).

Возникает вопрос: какова же эта вечность? Есть ли это лишь бесконечность (aeviternitas), которая, однако, имеет для себя начало, как это обычно и принимается в католическом богословии[96], или же речь идёт и о безначальности Божественной вечности? Здесь надо прежде всего отметить, что в отношении ко Христу со всей силой здесь применяются выражения, свидетельствующие о Его первосвященстве и священническом служении. Он есть великий священник над домом Божиим (Евр. 10:21), милостивый и верный первосвященник пред Богом для умилостивления за грехи народа (Евр. 2:17), посланник (апостол – греч.) и первосвященник исповедания нашего (Евр. 3:1), великий первосвященник (Евр. 4:14), первосвященник святый, непричастный злу, непорочный, отделенный от грешников и превознесенный выше небес (Евр. 7:26), первосвященник будущих благ (Евр. 9:11). Этот первосвященник воссел одесную престола величия на небесах (Евр. 8:1). Со всей силой здесь священство Христово противопоставляется священству по чину Ааронову с его временностью и относительностью. Основное же определение первосвященства Христова таково, что Он наречен от Бога Первосвященником по чину Мелхиседекову (Евр. 5:10), причём Он пребывает священником воочию навсегда (Евр. 7:3).

Надо остановиться на смысле этого определения. Каково же здесь это значение вечности первосвященнического служения Христова? Является ли это служение Христово онтологически акцидентальным, которое лишь принято как средство, даже одно из средств, так что его могло бы и не быть? Однако оно непосредственно связано с Вочеловечением Господа с небес: сшедший с небес Сын Человеческий сущий на небесах (Ин. 3:13), Первообраз Адама первого (1 Кор. 15:47).

Вочеловечение Господа в Его сошествии с небес есть осуществление Его образа в творении, в Богочеловеке, как Сыне Божием – Сыне Человеческом. Отсюда необходимо заключить, что в человеке нет и не может быть ничего онтологически нового, чего бы не было в первообразе небесном. А следовательно, Его первосвященство вечное должно быть понято в свете первосвященства Сына Божия в небесах: По подобию Мелхиседека восстает Священник иной, Который таков не по закону заповеди плотской, но по силе жизни непрестающе. Ибо засвидетельствовано: Ты священник вовек по чину Мелхиседека (Евр. 7:15–17). И там же явление Мелхиседека истолковывается так, что этим истолкованием он выводится вообще за пределы земной жизни: без отца, без матери, без родословия, не имеющий ни начала дней, ни конца жизни, уподобляясь Сыну Божию, пребывает священником навсегда (Евр. 7:3).

Образ Мелхиседека в своём значении вообще двоится (о чём ниже), но в данном случае ему определённо усвояются черты вечности небесной, а не земной. Но тем самым и первосвященство Христово истолковывается не только как временное, т. е. имеющее для себя начало, хотя и в Боговоплощении, но и как вечное, сверхвременное или довременное, «навсегда».

Надо ещё вникнуть в общий контекст Послания к Евреям, его христологию. Оно начинается, по аналогии с прологом Иоаннова Евангелия, учением о Сыне как начале и конце творения: Сыне, Которого поставил наследником всего (свершения творения), чрез Которого и веки сотворил (его предвечное основание) (Евр. 1:2), и далее указуется Его ипостасный образ во Святой Троице: Сей, будучи сияние славы и образ ипостаси Его и держа всё словом силы Своей, совершив собою очищение грехов наших, воссел одесную (престола) величия на высоте (Евр. 1:3). Логология (как и у Иоанна) переходит в христологию с тем, чтобы затем раскрыться применительно к со-териологии. Псаломскими текстами здесь ещё раз подтверждается общее учение о Сыне как Помазаннике, и Творце, и Промыслителе (Евр. 1:10–11) при собственной неизменности Его: они (земля и небеса) погибнут, а Ты пребываешь… изменятся, но Ты тот же (Евр. 1:11–12).

Здесь со всей силой указуется предвечная полнота жизни Божией, раскрывающаяся и в жизни творения, и в спасительном принятии искупительной смерти: надлежало, чтобы Тот, для Которого всё и от которого всё, приводящего многих сынов в славу, вождя спасения их совершил через страдания.

Ибо и освящающий и освящаемые, все – от Единого; поэтому Он не стыдится называть их братьями (Евр. 2:10–11, далее: ст. 12–13). А как дети причастны плоти и крови, то и Он также воспринял оные (Евр. 2:14). Посему Он должен был во всем уподобиться братиям, чтобы быть милостивым и верным первосвященником… за грехи народа. (Евр. 2:17).

Таким образом, здесь даётся, как основная тема послания, изначальное двуединство небесного и земного образа Сына Божия; как Слова, от Которого всё и Которым всё, им же вся быша, и как со-человека, именующего человеков Своими братьями и приемлющего страдания для их спасения. И это двуединство выражается в идее единого первосвященства по чину Мелхиседекову.

[Творение мира как небесное священнодействие Христа]

Надо усмотреть небесное основание первосвященства Христова. Нельзя понять, что первосвященство вечное возникает во времени или, допустим, даже вместе со временем. Для него надо найти основание и во внутритроичной жизни, каковая есть жертвенная любовь троичного триединства. В ней каждая из Ипостасей отдаёт Себя Другим во взаимном самооткровении: Отец Себя выражает не в Себе, но в Сыне, Который есть Образ Отца. Он предвечно рождает Сына, или ипостасное Слово. Сын же рождается от Отца или, что то же, Его Собою открывает, не как Себя Самого, но как Слово Отчее. В Духе же Святом это самоотвержение любви открывается как ипостасное единство Жизни. «Amor unitivus amborum» (Augustinus). Таким образом, ипостасный характер Сына есть Его предвечное самозаклание, в котором Он Своё собственное ипостасное Слово приносит Отцу как Его самооткровение, и Духу Святому как содержание Его жизни. Будучи всем, Он имеет это всё не для Себя, но лишь в Себе. Эта жертвенность Сына есть небесный первообраз первосвященнического служения, и это же самое соотношение воспроизводится в тварном мире, который получает своё бытие творческим актом Святой Троицы.

Отец есть Вседержитель и Творец, Который, однако, творит мир Сыном и в Сыне: вся тем быша и без Него ничтоже бысть еже бысть (Ин. 1:3). Сын отдаёт Себя во исполнение творческой воли Отца, и предвечное Слово Отчее становится Логосом мира. Он Собой определяет и скрепляет всё тварное бытие, причём это самооткровение Сына получает полноту