Песня синей птицы - Картленд Барбара

Она негромко вскрикнула, как попавший в ловушку зверек, и ее поглотила милосердная тьма…

Сознание девушки вернулось к ней, — как ей показалось, откуда-то очень-очень издалека, — и она обнаружила, что ее куда-то несут надежные и сильные руки маркиза.

Сильвина почувствовала, что она в безопасности, что если только он всегда будет ее так держать, то она сможет никогда больше не бояться.

Потом девушка вспомнила, что наговорила, и задрожала.

Он перенес ее в другую комнату, опустил на кушетку и положил под голову мягкие подушки.

Сильвина лежала очень тихо, боясь открыть глаза, и только почувствовала, что сэр Юстин накрыл ее какой-то мягкой тканью. Потом ей показалось, что он оставил ее.

Осторожно взглянув сквозь опущенные ресницы, она увидела, что маркиз отошел в другой конец комнаты и наливает что-то из графина в рюмку, которую затем подал ей, и девушка подняла к нему широко открытые, потемневшие от страха глаза.

— Выпейте это, — сказал он.

Сильвина хотела отказаться, но в его повелительном голосе было что-то заставившее ее послушаться.

Бренди огнем обожгло ей горло, и хотя Сильвине был отвратителен его вкус, она почувствовала, как тьма, таившаяся до той поры где-то совсем близко, отступила, и слабость оставила ее.

Маркиз принял у нее из рук рюмку и молча стоял рядом. Ему пришло в голову, что он никогда еще не видел отражения такого горя на лице человека и не встречал женщины, которая бы так нуждалась в защите.

Теперь Сильвина заметила, что он закутал ее в покрывало со своей постели. Оно было сделано из тяжелого белого шелка, на котором чьи-то любящие руки вышили такие же листья, что и те, которые украшали колонны у самой кровати. Девушка с облегчением подумала, что, благодаря покрывалу, не видно ее тела в тонкой полупрозрачной ночной сорочке.

После долгих, отчаянных рыданий слезы все еще блестели на ее щеках и на кончиках длинных ресниц. Маркиз достал из кармана своего длинного парчового халата платок, отставил в сторону рюмку, и, опустившись у кушетки на одно колено, осторожно вытер соленую влагу с ее прекрасного личика. Платок был очень мягким, от него пахло лавандой и ощущался еще какой-то сладкий аромат, напомнивший Сильвине о лесе, и почему-то ей снова захотелось плакать.

— Вы похожи на маленького котенка, которого оставили под дождем, — нежно сказал маркиз.

— Вы сказали мне, что Клайд… во второй спальне… по коридору, — по-детски недоуменно проговорила Сильвина.

— Именно там он и находится, — подтвердил маркиз, — во второй спальне. Я поместил вас рядом с собой, потому что хотел защитить. Мне бесконечно стыдно, что вас оскорбили, когда вы находились в моем доме.

— Но я… открыла… вторую дверь, — настаивала Сильвина, словно ей важно было оправдать свой поступок в собственных глазах.

— Ваша ошибка состояла в том, что вы повернули по коридору не в ту сторону, — объяснил маркиз. — Ближайшая же к вам дверь вела в мою гостиную, где мы сейчас и находимся.

Он встал с колен и присел на край кушетки лицом к девушке, сжавшейся в комочек.

— А сейчас, любимая моя дурочка, расскажите-ка мне всю правду.

— Но я… не могу, — запротестовала Сильвина. — Разве вы не понимаете, что я… не могу сказать… вам?

— После всего, что я уже слышал? — спросил маркиз. — Вы хотите, чтобы я начал задавать вопросы Клайду?

— Нет-нет! — Поспешный протест буквально сорвался с ее губ.

Сильвина пристально вгляделась в лицо Алтона и наконец сдалась:

— Я… скажу вам… но, пожалуйста, пожалуйста… отойдите подальше… Я не могу говорить с вами, когда вы… так близко от меня…

На лице маркиза была написана такая нежность, какой не видела на нем еще ни одна женщина. Он послушно встал с кушетки и, отойдя, прислонился к каминной полке.

Огонь угасал, и он подбросил в него полено. Взметнулись языки пламени, позолотившие пепельные волосы Сильвины, ореолом обрамлявшие ее несчастное личико.

Высвободив руки из-под окутавшего ее шелкового покрывала и крепко сжав их, девушка произнесла:

— Если я расскажу вам… расскажу всю правду вы обещаете… поверить мне?

Вам не нужно умолять меня. Сильвина, — ответил маркиз. — Вы же знаете, что если расскажете мне что-то и подтвердите, что это правда, то я не усомнюсь, что все так и есть.

— Вы так думаете? Вы и правда так думаете… сэр Юстин?

Его имя вырвалось из уст девушки неожиданно для нее самой, и маркиз, быстро отойдя от камина, накрыл ее дрожащие руки своими.

— Посмотрите на меня, Сильвина. Вам надо рассказать мне что-то. Постарайтесь сделать это, не пугаясь, человеку, которого вы встретили в лесу и про которого сказали когда-то, что доверитесь ему, куда бы он вас ни повел! Забудьте о маркизе Алтоне, его здесь больше нет.

— Но он важен, — прервала она его.

— Нет, Сильвина, не для нас с вами. Девушке показалось, что его руки, коснувшись ее, передали ей силу и уверенность, которые она не надеялась уже никогда почувствовать.

— Я все… расскажу вам, — прошептала она.

Он отпустил ее руки и сел в глубокое кресло, стоявшее напротив кушетки по другую сторону камина.

Свет падал на ее лицо, и маркиз подумал, что ни у одной женщины не видел столь выразительных глаз. Они то были исполнены радостного света, то трагичны до отчаяния.

— С чего же мне… начать? — неуверенно спросила Сильвина.

— С начала, — ответил маркиз.

— Это… началось, когда папа был… убит, — начала свой рассказ девушка, чуть запинаясь, — и мы с Бесси одни вернулись в Лондон. Мы приехали в дом на Керзон-стрит, где всегда жили, когда бывали в Лондоне. Там ко мне присоединился Клайд, и мы узнали, что мы… нищие.

Сильвина замолчала, вспоминая, каким ужасным ударом для них это было.

— Папа был очень непредусмотрительным в том, что касалось денег, — заговорила она снова, — а после смерти мамы, по-моему, ему все стало безразлично. Он только старался все забыть… Он не хотел сидеть дома в одиночестве и вспоминать, вспоминать…

Она опять помолчала минуту и с болью в голосе продолжила:

— Я часто думаю, не могла ли я тогда помочь ему… не могла ли сделать что-то, чтобы он был менее… несчастен.

— Вы были очень молоды, — отозвался маркиз.

— Мне было семнадцать, когда он погиб, — ответила Сильвина, — но мне никогда не хотелось вести светскую жизнь, которая так нравилась отцу… Вам это не очень… интересно… просто я стараюсь все объяснить…

— Я и хочу, чтобы вы мне все объяснили, — успокоил ее Алтон, — до мельчайших деталей. Ничего не пропускайте.

— Клайд продал дом, — продолжала девушка, — все папино серебро, мебель и мамины драгоценности. Мы с Бесси нашли домик в Челси. Мы его выбрали из-за дешевизны, но мне он нравился — ведь при нем был сад… Иногда я забывала, что я в Лондоне, — вздохнула Сильвина. — Я оставила только самые любимые мамины вещи: секретер, за которым она всегда писала письма, коробку для рукоделия с мозаикой из цветного дерева, столик, на котором она расставляла свои любимые безделушки — она называла их своими «сокровищами», — которые собирала, когда мы жили за границей. Я старалась обустроить дом для Клайда, ведь мама его так любила!

В голосе Сильвины слышались такие печаль и тоска, что маркизу страстно захотелось обнять ее, но он понимал, что не должен прерывать рассказ, — ведь этого момента откровения он давно дожидался.

— Клайду пришлось продать офицерский патент, — продолжала свой рассказ Сильвина. — Он страшно не хотел этого делать: он так гордился тем, что он — солдат. Но было совершенно очевидно, что на его жалованье нам не прожить. Ему надо было зарабатывать деньги, иначе мы умерли бы с голода. Клайд обратился в министерство иностранных дел, и, как вы знаете, его приняли, потому что, как там сказали, наш отец так хорошо и преданно служил стране.

— Ваш брат поступил правильно, — одобрительно сказал маркиз.

— Клайд по-настоящему умен и серьезно относится к своей карьере, — откликнулась Сильвина. — Это только кажется, что он легкомысленный, потому что он молод и любит веселье, развлечения, ему нравится знакомиться с новыми людьми. В этом он похож на папу. Ему приходится тяжело из-за нашего безденежья, он лишен возможности принимать у нас гостей. Ему это очень, очень неприятно.