Троецарствие - Иван Алексин

Кострому. Вернусь из Архангельска, найду тебе дело. Ефим, выдели десяток, чтобы семью сына боярского до места проводили.

Царский отряд уже давно скрылся, свернув по тропинке в лес, а Мария всё продолжала стоять, не в силах поверить в произошедшее. И лишь золотые серёжки, крепко зажатые в руке, не давали усомнится в том, что всё это произошло наяву.

Глава 12

11 июня 1608 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.

— Благословляю тебя, государь, на подвиг ратный, — торжественно перекрестил меня отец Феофил. — Да изгонишь ты, с помощью Божьей, всех ворогов с земли русской.

— Да будет так, владыка, — поцеловал я руку новоиспечённого епископа Ярославского и Углицкого. — Да будет стоять Русь православная вовеки веков.

Это я так себя поборником православной веры перед людьми выставляю. Народу на заутреню в Успенском соборе собралось много, вот пусть и видят, что их царь в вере крепок. Ещё один камешек в сторону Гермогена бросить, лишним не будет. Особенно теперь, когда период относительного затишья в русском государстве подошёл к концу.

И, кстати, новую епархию в Ярославле организовать, моя идея была. Раньше Ярославль в Ростовскую митрополию входил. Вот и получалось, что доходы с церковных земель сидящий в Ростове отец Филарет получает. Зачем мне такой коленкор? Я лучше поддержавшего меня настоятеля Спасо-Преображенского монастыря продвину, получив тем самым ещё одного сторонника среди церковных иерархов. А Филарет пускай, сколько хочет, бесится. Мы и так с ним заклятые враги, так что хуже уже не будет!

С той поры, как я вернулся из Нижнего Новгорода в Кострому, прошло больше полгода. На удивление довольно спокойных полгода, с небольшим количеством по настоящему значимых событий. Все основные игроки, замерли, ревниво наблюдая друг за другом и накапливая силы перед решающим столкновением.

Провалив поход на Тулу и не сумев захватить Брянск, ЛжеДмитрий II отступил в Орёл, где и зазимовал. На обещания и посулы самозванец не скупился и, в итоге, сумел объединить под своей рукой весь Юг, привлечь под знамёна множество сбежавших, после разгрома Сигизмундом рокоша, польских и литовских авантюристов, пополнить армию отрядами донских и запорожских казаков. Даже мой лютым недруг, всё же выжившим Илейко, чуть было туда не сунулся, но, узнав о судьбе своего «брата», царевича Фёдора по прибытии повешенного «дядей Димой», вовремя развернулся и свалил куда-то в сторону Дона. Впрочем, не факт, что это было сделано по приказу самого самозванца. Как и в прошлой истории, к этому времени ЛжеДмитрия с его окружением подмял под себя князь Роман Ружинский, превратив царика в свою марионетку.

Собирал силы и Шуйский. Зажатый между двух могущественных противниками, Василий, наплевав на оборону других городов, стягивал всё что можно к Москве, не побоявшись даже ослабить смоленский гарнизон. Но главным его успехом было возвращение из волжского похода армии Шереметева. В этой реальности Шуйскому было уже не до Волги с взбунтовавшейся Астраханью и он послал своему воеводе приказ о возвращении почти на год раньше, чем в прошлый раз. Вернувшееся войско значительно укрепило положение Шуйского и он, на радостях, даже женился на княжне Екатерине Буйносовой-Ростовской.

Но тут, как говорится, совет да любовь. Я ему даже подарок к свадьбе послал. Всё же, своим отзывом Шереметева с Волги, Василий и мне здорово помог. Во-первых; он своего воеводу с пути моего, спускающего по реке войска, убрал, тем самым позволив избежать абсолютно ненужного сражения. В результате, Матвей Годунов и к Астрахани сумел пробиться, и Казань, по пути, под мою руку привести. А во-вторых; всё же была у меня опаска, что лишённый поддержки, захваченных мной городов, Шуйский не сможет отразить удар армии Ружинского и удержать Москву. Теперь же сил у царя было достаточно даже для победы. Вот только вновь поставить во главе армии своего одарённого полководческими талантами братца, было явно не лучшим решением.

— Государь.

Один из рынд подвёл ко мне коня, склонил голову, поддерживая стремя. Я, конечно, и сам могу, но ещё одну традицию отменять, пока, не спешу. И так уже на кардинальную реформу, рушащую местные устои, решился.

Я отменил местничество. Вот так вот просто; взял и одним росчерком пера отменил.

Опасно? Очень! Об этаком подарке тот же Шуйский, мог только мечтать. Теперь в мою сторону из старинных боярских родов почти и не смотрит никто. Злобятся. Но злобятся на расстоянии, не имея возможности хоть как-то надавить.

Я именно по этому и решил зимой с корнем эту застарелую язву вырвать. Сейчас проще; нет за спиной боярской оппозиции. Сейчас я правила диктую. Не нравится, сиди себе в Москве или, вон, к самозванцу на поклон иди. Мне такого слуги не надобно. И это пока есть куда идти!

А вот куда им, в случае моей победы, потом деваться? Я ведь обратно изменников, что ворам служили, только на своих условиях принимать буду. Не нравится, так ступай себе, убогий, хочешь к ляхам, хочешь к свеям и там с ними своей родословной меряйся. Ну, а твои вотчины и прочее добро в царскую казну отойдут. Надо же мне на что-то своё войско содержать? А то его численность за зиму значительно увеличилась.

Пришедший в апреле из Архангельска караван (всё же очень жадны эти купцы англицкие. Этак никаких мехов не напасёшься! Нужно для начала голландских и французских купцов приветить, чтобы хоть какую-то конкуренцию англичанам создать, а в будущем свою торговлю налаживать) позволил мне довооружить набранные отряды, доведя полки нового строя до десяти по тысяче человек в каждом. Соответственно, увеличилась и полевая артиллерия. Соблазнённые обещанным гонораром два английких мастера развили в Устюжне бурную деятельность, обещая в будущем поставить выплавку чугунных пушек и ядер на поток. Ну, а пока, мне пришлось довольствоваться наличием в своей армии пятнадцати лёгких шести фунтовых и одиннадцать более тяжёлых двенадцати фунтовых пушек. За артиллерией будущее, тут уж сомнений нет. Ту же польскую крылатую гусарию в её современном виде, во многом как раз она и похоронила.

Но от собственной кавалерии, я при этом, разумеется, не отказался. Увеличил до четырёх тысяч тяжёлую конницу кирасиров, довёл до трёх тысяч лёгкую конницу Подопригоры, вооружил дополнительным пистолем рейтар Ефима. И, уже весной на мой зов значительно охотнее откликнулось дворянство, привлечённое перспективами карьерного госта после отмены местничества, сформировав шеститысячную поместную конницу.

И вот сейчас вся эта силища, огибая Ростов, неспешно продвигалась на юг, в сторону Суздаля и Переяславля Залесского. Этот поход можно было начать и