Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский

Когда адъютант убегает искать офицеров, Волков забирает письмо у товарища и прячет его. Больше барону тут делать нечего, Карл знает, что делать, он всё сделает сам.

- Друг мой, будем молить Бога, чтобы с графиней и вашим племянником всё было в порядке.

- С ними всё должно быть в порядке, – рассуждает барон, - если сразу подлость не вышла, так потом её уже труднее довершить.

По виду Волков почти спокоен, но полковник знает, что это лишь видимость. Брюнхвальд сам разволновался, он встаёт и крепко обнимает Волкова.

- Вернёмся, всем им, негодяям… мы всем им свернём их поганые шеи, будут ещё прятаться по своим замкам, как крысы по норам, или побегут к герцогу под бок вымаливать спасения, а негодяя Вепря этого так попросту утопим… Там же на реке и утопим вместе с его ватагой.

Эти слова… простые мужские слова… пришлись Волкову по сердцу.

«И добавить нечего!».

Слова эти от друга и были ему нужны. Именно это он и хотел услышать от своего боевого товарища. Не про молитвы о здравии Брунхильды и Георга Иеронима, не соболезнования какие-то, не возмущение отсутствием городской стражи, а именно…

«… мы всем им свернём их поганые шеи!».

- Господа? – у тента палатки первым из офицеров появился капитан Мильке, он был без доспеха, одет легко, вовсе не по-военному.

- Входите, входите, капитан, - генерал надел берет, а потом протянул полковнику руку, и тот без слов пожал её.

Пока Брюнхвальд готовил отряд к маршу, генералу предстояло непростое дело. Ему нужно было распрощаться с маркграфиней, и распрощаться с нею так, чтобы женщина не обиделась на него за скорый отъезд.

Он вернулся в замок и сразу пошёл к себе, там мылся, переоделся в чистое и, не дожидаясь обеда, направился на женскую половину замка, повелев Гюнтеру собирать вещи. И тут у двери его остановил Кляйбер.

- Господин, а это куда? Прятать в сундуки? - он протянул генералу шёлк, купленный совсем недавно.

На мгновение генерал задумался, а после решил взять драгоценный отрез с собой.

Глава 18

Маркграфиня заставила его подождать, видно, одевалась, и вышла к нему в красивом бархатном платье с открытыми плечами и грудью, может быть, чуть тяжёлом для стоявшей в эти дни жары. Он нашел её возле окна; принцесса ждала, пока горничные покинут её покои, при этом была хороша, была красива той красотой, которую женщина приобретает только в период первой зрелости, как раз после тридцати лет, когда женщина уже набрала сок, как персик в конце июля. И, видя его взгляд и довольная произведённым на Волкова впечатлением, после его низкого поклона и целования руки она ещё стала хвалиться:

- Как вы и велели, дорогой барон, наконец я вытребовала к себе казначея. Был он только что у меня. Пришёл, да начал хныкать про пустую казну, но я ему сказала, что пусть изыщет мне денег. Сказала, чтобы пять тысяч нашёл, а он ответил, что ему нужно всё согласовать с канцлером, мол, без него никак. Обещал дать ответ завтра, – принцесса была довольна собой, она улыбалась, но… кажется, только тут она почувствовала что-то. Разглядела перемену в нём и сразу спросила: - Барон, случилось что?

Случилось. Он не стал ей ничего говорить, а молча достал из-под колета бумаги и протянул ей.

- Письмо? – она не сразу взяла его. – Но это же… - женщина разглядела какие-то слова, - кажется это вам, барон.

- Мне, – подтвердил он. - Читайте, Ваше Высочество.

И тогда она взяла бумаги и начала читать, небыстро и внимательно. Но, прочитав, кажется, лишь четверть исписанного листа, маркграфиня оторвалась от чтения и подняла на него глаза: - А графиня – это…?

- Это моя сестра, - отвечал ей генерал. – А Георг Иероним – племянник мой, владелец графского титула.

- О Господи! – принцесса быстро перекрестилась и снова принялась читать. Генерал же ждал, пока она всё прочитает, а она, дочитав, снова взглянула на него: - И что же хотят те недобрые люди?

- Некоторых господ из фамилии Маленов не устраивает то, что титулом и доменными доходами ныне владеет ветвь Эшбахтов. Хотя к доходам мою сестру всё ещё не подпускают, и граф довольствуется доходом с вдовьего поместья своей матери, – отвечал ей Волков.

- Так, значит, они покушались убить мальчика? Убить вашего племянника из-за титула? Но убили какого-то человека… видимо, кого-то из ваших друзей?

Волков только кивнул ей в ответ и забрал письмо, но он не ожидал того, что произойдёт дальше. А произошло вот что: глаза маркграфини наполнились слезами, и она произнесла негромко:

- Во всяком случае, у графини фон Мален есть друзья, которые готовы за неё сражаться, которые готовы дать ей убежище… А ещё у неё есть брат, такой, как вы, –он ничего на то не ответил ей, и тогда Её Высочество, стараясь не разрыдаться и думая перевести тему, спрашивает у него, указывая на свёрток с тканью:

- А это у вас что?

Волков разворачивает тряпицу.

- Увидел чудную ткань, и сразу вспомнил прошлую ночь, что вы мне подарили, ночь была чудесна.

Она лишь коснулась шёлка рукой, а потом подняла на него глаза.

- Вы пришли прощаться, барон?

- Мне надобно быть дома, Ваше Высочество, – отвечал он, так и держа перед ней материю.

Она подняла голову, отвернулась от него, будто смотрит в окно, а сама стала платком вытирать слёзы. И чтобы как-то смягчить тяжесть этой минуты, скрасить свой отъезд, он добавляет:

- Я уеду до рассвета, а после ужина я буду у ваших дочерей, как и обещал.

А маркграфиня ничего ему не ответила, так и смотрела в окно, как будто в эти минуты не хотела его видеть, как будто он ей был неприятен, и тогда генерал, поклонившись, сделал несколько шагов назад, потом положил шёлк на комод возле стены и вышел из её покоев.

***

Эти вести поломали ему все планы: и планы с рыцарским достоинством для его людей, и его намерение поквитаться с купцами из Туллингена. Нет, он ничего им не простил, и Хенрик и Кропп остались не отомщены, и это… это не говоря про его серебро! Да-да… Он не забыл про своё серебро, генерал и хоть смирился с потерей