Чернила и перья - Борис Вячеславович Конофальский

про такое, я решил собрать у себя своих мастеров из цехов красильных и кожевенных, и ко мне пришли тридцать человек при доспехе и оружии, ещё я раздал аркебузы и арбалеты слугам и велел запереть в доме двери и ворота двора, и пропускал лишь знакомых. И к вечеру ближе мне сообщили, что бургомистр схвачен какими-то людьми и что стража тем людям не препятствует ходить по городу и злодействовать. А уж как стемнело, так к моему дому явилось полсотни злодеев, и стали они ломать ворота во двор, но я велел слугам стрелять из окон в них из аркебуз и арбалетов, и тогда некоторые из мерзавцев стали залезать на забор и заходить во двор, но там людям моим удалось одного из них подстрелить, и они, озлобившись, решили поджечь мой дом, но мои люди не дали, мастер кожевенник Иохим Вайс с десятью людьми вышел во двор и отогнал их, а другие мои люди продолжали стрелять из окон, и тогда злодеи подожгли мой каретный сарай, но пламя от него на другие постройки не перекинулось, и большого пожара не вышло, а тут ещё подмастерье моего повара, Кристиан, выстрелил из аркебузы и попал в важного злодея, что был на коне за оградой дома, и другие злодеи того унесли, а потом и все остальные ушли. И до утра всё было спокойно. Как стало светать, я сел писать про всё вам, но перед этим я послал двух конных к вам в Эшбахт за подмогой; думаю, что к вечеру кто-то из ваших офицеров к нам уже явится с добрыми людьми, уж тогда сестрица ваша и наш ангел граф будут в безопасности, так как ваших людей в городе очень уважают, – Волков сразу подумал: кто пошел на помощь графине? Роха? Рене? Да, кто-то из них, а может, и оба; им нужно собрать всего сто пятьдесят человек, чтобы успокоить и выгнать злодеев из города. Барон не верил, что городская стража причастна к нападению на его «сестрицу» и «племянника» – с городскими офицерами у него были неплохие отношения. «То Малены, их не должно быть много. Может, несколько десятков». И он снова принимается за чтение: – В общем, с божьей помощью ночью этой мы от злодеев отбились, все живы-здоровы, вот только мне сообщили, что Хуго Чёрный от ран к утру впал в беспамятство и помер. Пишу два письма на ваше имя, одно отправлю в Швацц, другое в Эден до востребования, вдруг вы там будете на почте и спросите. Отправил бы вам нарочного, да не знаю куда, – и дальше следовала подпись: – Графиня и граф Георг Иероним, также моя жена Клара и все мои дети молимся за вас и просим у Господа скорейшего вашего возвращения. Ваш родственник Кёршнер, – и тут же была приписка: – Уж, казалось, хватит плохих новостей, да куда же от них деться, коли они есть? Говорят, третьего дня разбойник Ульберт, тот, которого прозывают Вепрем, снова взялся за старое. Проклятый раубриттер пограбил две лодки ниже Лейденица, одну купчишки из Фринланда, вторую вашу, что везла из Амбаров железную полосу. Думаю, что фогт Фринланда Райслер снова будет вам или бургомистру писать гневные письма, а по приезду вам, дорогой родственник, придётся опять с ним разбираться. Всё выпрашивает, чтобы вы его угомонили раз и навсегда».

Но письмо было писано две недели назад, то есть… Волков от злости сжал кулаки… то есть почти сразу после его отъезда в Винцлау; и недели не прошло, как разбойники решили напасть на графиню с юным графом. Видно, ждали его отъезда.

И сразу будто всё переменилось, будто перевернулось с ног на голову. И дела маркграфини вдруг стали не так уж и важны, и потерянного серебра не жаль. Дом, юный граф… Вот что сразу обрело для него ценность. Да он и десять телег с серебром не поменял бы на своего «племянника».

«Дьявол!».

И снова в ушах у него звон повис. Снова полетели, запорхали чёрные мотыли перед глазами.

- Сеньор, ну что там он пишет-то? – не выдержал уже фон Готт. И он, и Кляйбер не отрывали взглядов от лица генерала. Видели, видели они перемену в нём.

- Пишет что? – холодно переспросил Волков, заново пробегая глазами некоторые строки. – Пишет, что мне нужно срочно возвращаться, – и, уже спрятав письмо Кёршнера под колет, собравшись с духом, добавил: – Надобно лагерь снимать. Едем к Брюнхвальду за город.

Пока они ехали, генералу пришлось объяснить своим людям, отчего случилась такая спешка: на юного графа покушались, и ему срочно нужно в Эшбахт, в Мален, хотя также им он сказал, что они покинут Швацц только на рассвете и эту ночь проведут в замке маркграфини. А вот от Брюнхвальда у него уже секретов не было, он просто дал тому прочесть письмо и ждал, когда тот дочитает его. И, сидя под тентом палатки, что еле трепыхался на лёгком летнем ветерке, полковник не спеша читал письмо, поднося его к глазам близко; это Волков уже не раз за ним замечал: видно, время своё брало, и глаза товарища уже слабли. Сам он даже не присел, стоял рядом и ничего не говорил, даже когда Карл качал головой и поднимал от удивления брови, лишь изредка выдавая короткие фразы:

- Но каковы же мерзавцы! Ишь ты, какая подлость! А Фейлинг-то, видите, оказался молодец! Ты глянь, как распалились, подлецы! Дом отважились штурмовать! А Киршнер-то молодец, тоже не лыком шит! Отбился, значит! Главное, граф… Главное, что невредим! И где же стража городская была? Не понимаю я этого. Не могли они того не знать, что дом в городе штурмуют. Да, надобно нам спешить в Мален. И, конечно, как мы убыли, так этот негодяй на реке снова за своё взялся, - и, закончив письмо, он поднял глаза на Волкова. – Значит, снимаемся завтра?

- Да… - отвечает коротко барон. – Завтра, до зари.

- Пушки думаю прямо сейчас вперёд отправить, – продолжал размышлять вслух Брюнхвальд. – Чего им тут до завтра быть? Да и обоз артиллерийский с ними. Пусть едет, всё быстрее путь до перевала пройдём.

- Да, - опять соглашается генерал. – Так будет правильно.

И тогда полковник кричит молодому своему адъютанту, который находится где-то рядом с палаткой командира:

- Ганс!

- Полковник, - почти сразу тот появляется перед командирами.

- Дорфуса, Мильке, Неймана и Хаазе ко мне,