Помнишь ли ты... - Джудит Макнот

Кэл проживет еще не менее десяти лет. Правда, сегодня он выглядел не лучшим образом, но, когда Коул попытался оценить перемены, вызванные у дяди возрастом и болезнями, изменения показались не такими уж тревожными, как вначале. Он вспомнил о минувших днях, когда наблюдал, как Кэл поправляет ограду под палящим солнцем или рысью скачет верхом и гонит с пастбища стадо. В стетсоновской шляпе и сапогах, делавших его немного выше, он представлялся маленькому Коулу великаном, но когда мальчик вырос, выяснилось, что он на три дюйма выше Кэла.

На самом же деле Кэл никогда не был крупным, наделенным недюжинной силой человеком, таким, как Коул, — в его худощавом и гибком теле таились пружинистая гибкость и выносливость, которые служили ему так же хорошо, как крепкие мускулы для тяжелой работы на ранчо. Кэл вовсе не стал ниже ростом и не похудел, превратившись в скелет, обтянутый кожей. Просто когда его мучил артрит, как сегодня, он съеживался, сутулился и потому казался согбенным старцем.

Его волосы поседели не вдруг — белые нити поблескивали в них с тех пор, как Коул себя помнил.

Седые, коротко подстриженные бачки обрамляли загорелое узкое лицо с квадратным подбородком и бледно-голубыми глазами, которые, казалось, по-особому смотрели на мир; эти проницательные глаза излучали ум, юмор и решимость. Теперь Кэл побледнел, глаза прятались за бифокальными стеклами очков, но не поблекли и не потускнели, а от их взгляда по-прежнему ничто не могло скрыться.

Правда, с возрастом он немного ослабел — главным образом от недостатка физической нагрузки, но настоящей силой Кэла всегда был интеллект. И как выяснилось сегодня, острота мышления дяди пока ничуть не притупилась.

Через несколько дней он непременно найдет выход, который устроит и дядю, и его самого и разрешит все проблемы. Утром он приступит к энергичным поискам какого-нибудь нового или уже испытанного средства для исцеления дяди. Медицинские препараты теперь открывали каждый день, а старые, но эффективные сначала забывали, а затем вспоминали вновь. Если бы Коул знал, что состояние здоровья Кэла осталось прежним или даже улучшилось, он принялся бы с еще большим рвением искать способ устранить проблему.

Он всегда находил удачные решения, припомнил Коул.

Отыскивать выход из явно безвыходного положения удавалось ему лучше всего. Именно этот талант помог ему обрести богатство и успех, о которых он не смел и мечтать.

Сон смежил его веки, пока он лежал в скромной, лишенной украшений спальне, где еще мальчиком грезил о будущем. В аскетической, тесной комнатке витало нечто, что побуждало его в юности строить большие планы. А теперь, когда он повзрослел, эта комната успокаивала его и поднимала настроение. Коул имел дома и квартиры по всему миру, с просторными спальнями и огромными кроватями причудливых форм, но здесь он засыпал гораздо быстрее, чем в любом другом месте.

Казалось, сами стены до сих пор воздействуют на него таинственным, волнующим образом.

На него снизошло умиротворение, уводя в долину снов и наполняя его блаженством, — так бывало всегда, когда Коул спал здесь.

Окно оставалось открытым, серебристый лунный свет проникал сквозь прозрачные шторы, превращая их в сияющую шелковистую паутину, развевающуюся под дуновением напоенного ароматами бриза. Даже воздух был здесь необыкновенно свежим.

Утром, как следует выспавшись и отдохнув, он сможет лучше обдумать и принять решение. А пока стены со знакомыми картинами в рамах окружили его, словно защищая во сне.

На прикроватном столике громко тикал старый будильник, убаюкивая Коула, напоминая ему, что время идет, что утро вечера мудренее, — в общем, все как всегда.

Немного погодя Коул перевернулся на живот, и простыня волшебным образом приподнялась, укрывая его обнаженные плечи, — так происходило каждый раз, стоило Коулу повернуться.

Стоя у кровати, Кэлвин Даунинг смотрел сверху вниз на спящего племянника, хмурясь при виде глубоких морщин, прорезавшихся под глазами Коула и в уголках рта. Кэл беседовал со спящим еле слышным, как шорох штор, шепотом, его слова успокаивали, прогоняя тревожные мысли, — как всегда, когда он приходил проведать племянника перед сном и чувствовал необходимость высказать ему, спящему, то, что не решался произнести днем.

— Ты уже добился всего, о чем может мечтать большинство мужчин, — шептал Кэл. — Ты уже доказал — тебе удастся все, за что ни возьмешься. Тебе больше незачем переутомляться, Коул.

Спящий пошевелился и повернул голову, но дыхание у него осталось глубоким и ровным.

— Утром ты поймешь, что все не так уж плохо, — мягко пообещал Кэлвин, как делал всегда, когда Коул оставался у него на ночь. — Я люблю тебя, сынок.

Глава 17

Движение на шоссе, соединяющем хьюстонский международный аэропорт и деловую часть города, было слишком оживленным для раннего субботнего вечера, но шофер умело маневрировал длинным черным «мерседесом», переводя его с полосы на полосу в грациозном и смелом танце скорости и силы.

Не задумываясь о манипуляциях шофера, Коул на заднем сиденье просматривал многостраничный и подробный анализ проблем, связанных с участием «Объединенных предприятий» вместе с другими американскими и русскими корпорациями в проекте, целью которого было провести газопровод через Черное море. Коул не поднимал головы, пока машина не остановилась под зеленым навесом у входа в отель «Гранд-Балморал»и швейцар в униформе не появился за окном. Коул нехотя сунул отчет в кейс и вышел.

Путеводитель Конде называл пятнадцатиэтажный «Гранд-Балморал» выдающимся образцом неброской, старомодной и при этом неоспоримой роскоши в сочетании с безукоризненным сервисом, но пока Коул шагал через круглый вестибюль с темно-зеленым мраморным полом и взмывающими ввысь греческими колоннами, его мысли занимали русские железные дороги и русские зимы, а не сверкающие хрустальные люстры или великолепные диваны с позолоченной отделкой и обивкой цвета слоновой кости, так и манившие присесть.

Справа высилась огромная лестница, поднимавшаяся до большой круглой площадки, с которой открывался вид на вестибюль. В ходе приготовлений к балу Белой Орхидеи, темой которого на сей раз служил «Камелот», эта площадка была превращена в мифический лес стараниями рабочих, которые суетились, обвивая гирляндами крохотных белых лампочек и осыпая искусственным снегом деревья в натуральную величину — на первый взгляд их здесь было несколько сотен. Отвлеченный суматохой от размышлений, Коул нахмурился, взглянул на виновников своей рассеянности и направился к изогнутому столу регистрации розового дерева.