Помнишь ли ты... - Джудит Макнот

Юристы Коула прервали заседание, напомнив судье, что содержание патентов открыто для широкой публики и, следовательно, не представляет секретной информации.

Судья отмахнулся от этого замечания и спросил Уилларда, почему мистер Гаррисон использовал эти патенты, которые «недальновидно» проглядели Кушманы.

Диане захотелось зааплодировать, когда раздраженный гений принялся ему втолковывать терпеливо, словно ребенку:

— Создавать нечто новое — то же, что собирать мозаику. У мистера Гаррисона оказался полный набор деталей. Недоставало только двух кусочков — моих патентов.

— Позвольте спросить, для чего?

— Сейчас покажу.

С бесконечной осторожностью и гордостью Уиллард подошел к демонстрационному столу и, точно фокусник, который сейчас выудит кролика из шляпы, снял чехол с плоского квадратного предмета. Зрители подались вперед, но судья разглядел коробку первым.

— Вы хотите убедить суд, что сделали пиццу из патентов стоимостью сто пятьдесят миллионов долларов?

Взрыв хохота сотряс стены, и потому никто не услышал звуки, доносившиеся из коробки, которую медленно открыл Уиллард. Вынув из нее еще один плоский предмет, он поставил его на ребро и повернул к публике — и тотчас смех оборвался как по команде.

Изображение на экране восьмифунтового телевизора поражало яркостью и безупречной четкостью. Размер экрана по диагонали достигал двадцати шести дюймов, высота — двадцати одного.

И при этом его толщина не превышала пяти дюймов.

Двадцать рядов мужчин и женщин одновременно привстали с мест, затаив дыхание.

Судья с трудом сдерживался:

— Сверхтонкий телевизор! Чудо техники!

— Телевизор «Мицубиси» не сравнить с нашим, — согласился Уиллард. — К тому же японским аппаратам необходимо питание.

— Значит, это автономный телевизор на батареях? — догадался судья. — И на какое время работы они рассчитаны?

— На пять дней.

Мужчина в ряду перед Дианой медленно встал, потом поднялся его сосед. Следующий ряд тоже быстро вскочил с мест. Почему-то это зрелище напомнило Диане спешку прихожан, стремящихся покинуть церковные скамьи в определенном порядке. Не прошло и нескольких минут, как три четверти зала обратились в бегство. Оставшаяся четверть придвинулась поближе, не сводя глаз с шоу Опры на экране.

Сенатор Байере прислонился к стене, скрестил руки на груди и негромко рассмеялся, не спуская восхищенного взгляда с Коула, который негромко беседовал с юристами.

— Диана, — заявил Сэм Байере, — ваш муж — умнейший человек. И беспощадный.

Диану гораздо больше интересовала темная сторона человеческой натуры, которая заставила людей собраться на процесс, обещавший стать скандальным, и покинуть зал, как только они почувствовали, что кровопролитие не состоится. Об этом она и сказала Сэму Байерсу:

— Как только они поняли, что крови им не дождаться, то поспешили вернуться к работе.

Хихиканье Сэма Байерса быстро перешло в рокочущий смех.

— Они бросились вовсе не на работу, Диана! Они спешат найти телефоны и позвонить своим брокерам — чтобы приказать им скупать акции «Объединенных предприятий»!

— Понятно…

— А по-моему, вы не совсем поняли: Коул только что создал серьезную нравственную проблему, из-за которой наверняка поссорится не менее сотни политиков, выдвигая обвинения и контробвинения в адрес КЦБ — которая теоретически подотчетна им.

— Каким образом?

— В сущности, процесс был объявлен закрытым; присутствовать на нем разрешено лишь членам конгресса и КЦБ. Так что в эту минуту большинство людей, впопыхах покупающих акции «Объединенных предприятий», составляют конгрессмены — действующие на основании того, что можно считать «секретной информацией». — Он покачал головой. — Это мастерский удар!

Эпилог

Четвертое июля

Небо расцвело фонтанами танцующих огней и вертящихся комет, взмывающих друг за другом и падающих каскадами ослепительных разноцветных брызг.

Положив голову на плечо мужа, Диана любовалась фейерверком, вспыхивающим над озером и лужайкой в парке на территории «Объединенных предприятий». Коул и Диана выбрали уединенное место и теперь были предоставлены самим себе.

— Как думаешь, Кэл видит это?

— Да.

— И радуется? Коул усмехнулся:

— Вряд ли. Он рвался сюда, к нам.

— Надо было взять его с собой.

— Ну уж нет! — возразил Коул, целуя ее в висок. — Это ни к чему. Ты забыла, как он хотел заполучить наследника любой ценой?

— Помню, помню.

— И он добился своего. Вот и пусть теперь смотрит на фейерверк из дома вместе с няней Коннера и заодно помогает возиться с малышом.

— Но ведь…

Коул прервал возражение Дианы поцелуем и опрокинул ее на спину.

— Помнишь, когда-то ты говорила, что в юности мне многого недоставало?

Диана подняла руку и медленно провела кончиками пальцев по его щеке.

— Помню, — прошептала она, пока фейерверки взрывались ливнем звуков и огней.

— Знаешь самое главное, что я упустил?

— Нет. Что?

— Мне всегда хотелось заниматься любовью с женщиной, которая смотрит на фейерверк из-за моего плеча.

Диана улыбнулась. Она вспоминала, как три месяца назад Коул впервые взял своего сына на руки. Он пронес его по больничной палате, не сводя восторженных глаз с крошечного личика, а затем повернул ребенка к окну. «Коннер, — взволнованно обратился он к сыну, — это город Даллас. Папа дарит его тебе».

Коул изучал ее улыбку:

— О чем ты думаешь?

— Я вспоминаю, — прошептала она.

— Ты хотела бы вспомнить что-нибудь еще? — предложил он с приглушенным смешком.

Диана перевела взгляд с пестрых огней в небе на его лицо.

— Да, и очень многое.

— Помнишь ли ты…