Шарль Перро - Сергей Бойко

— Что вам угодно? — холодно спросил его король.

— Ваше величество! — поклонился Кольбер. — Долгие годы я верно служил Мазарини и теперь готов так же верно и бескорыстно служить вам.

— Бескорыстно? — усмехнулся Людовик, думая, что поймал человека на слове. — По-моему, в Лувре другие нравы!

— Бескорыстно! — твердо повторил Кольбер. — И я сейчас же докажу вам это. Мне известно, что кардинал зарыл в разных местах до 15 миллионов наличных денег, и так как он их не показал в своем завещании, то я думаю, что намерение кардинала было предоставить их казне, сундуки которой, насколько я знаю, совершенно пусты.

Король с изумлением посмотрел на Кольбера:

— Уверены ли вы в том, что говорите?

— Я могу предоставить доказательства, — сказал Кольбер.

Ни в чем так сильно не нуждался Людовик в первые дни своего единоличного правления, как в деньгах. Это ставило его в независимость от Фуке, который — и это прекрасно понимал король — хотел приручить его с помощью подачек.

С этого момента началось восхождение Кольбера к вершинам власти. И одновременно — падение Фуке, который сам ускорил его крайне неосторожными действиями по созданию своей «империи».

Не сразу, но королю стало известно, что Фуке к своим морским владениям в Бретани добавил остров Ванн и несколько окрестных сеньорий. Он узнал, что на острове Бель-Иль, недавно купленном Фуке, ведутся работы по укреплению оборонительных сооружений и поденщикам в интересах секретности запрещено покидать остров.

В июне Кольбер известил короля, что Фуке купил для своего ставленника маркиза де Креси должность командующего галерным флотом. И это сильно разгневало короля.

— Да это потенциальный фрондер! — воскликнул Людовик и сказал Кольберу, что пришла пора избавиться от Фуке.

Фронду Людовик боялся и потому ненавидел. Он хорошо помнил, как фрондеры держали его с матерью под домашним арестом, как люди, называвшие себя верноподданными, обстреливали его из пушек. Отомстить всем этим людям он не мог: участники Фронды были защищены общей амнистией, гарантированной мирным договором с Испанией. Неутоленная жажда мщения должна была обратиться на Фуке.

— Ваше величество! — заметил Кольбер. — Мы не можем тронуть его, пока он имеет звание генерал-прокурора парламента.

— Так заставьте его продать свое звание! — усмехнулся молодой король.

И доверчивый, самоуверенный Фуке, не заметив ловушки, согласился за достойную цену отдать высокую должность.

Теперь препятствий к аресту Фуке не было. Однако в Париже у него имелось множество друзей, и потому Людовик назначил поездку в Нант, чтобы арестовать Фуке в этом городе и вместе с тем овладеть замком Бель-Иль.

Но Фуке упростил задачу. Желая преподать урок королю и продемонстрировать ему свое финансовое могущество, он пригласил короля и весь двор в замок де Во, который стоил ему 15 миллионов ливров.

Король приехал в замок с отрядом мушкетеров под командой д’Артаньяна. У ворот его встречал сам Фуке.

Людовик был ошеломлен великолепием дворца, восхитительной панорамой парка, роскошью убранства. Ничего подобного во Франции в то время не было.

Король едва мог скрыть смущение и негодование. Его придворный принимал его так, как он сам не мог принять никого! Особенно возмутил его герб Фуке, попадавшийся на глаза буквально повсюду. На нем была изображена белка с девизом: «Куда я не вознесусь?!». Людовик готов был арестовать Фуке тут же, в его замке. Но королеве и девице Лавальер, любовнице короля, сообщили о его намерении, и они успели отговорить его: «Нельзя за гостеприимство платить предательством!» И король решил подождать несколько дней.

После ужина, в 3 часа утра, двор начал разъезжаться.

— Милостивый государь, — сказал Людовик, прощаясь, хозяину, — теперь я не осмелюсь уже принимать вас у себя, потому что у меня помещение для вас покажется слишком бедным.

5 сентября, во время поездки двора в Нант, Фуке был арестован. При аресте он воскликнул: «Ах! Сен-Манде! Сен-Манде!» И действительно, в его доме в Сен-Манде нашли бумаги, в которых заключались главные улики против него.

15 сентября Людовик назначил Кольбера своим министром. И тот сразу же заменил Фуке в Узком совете. Так как король ликвидировал должность сюринтентанта и приказы о выплате денег из казначейства подписывал сам, был учрежден Королевский совет финансов, в который вошли канцлер Сегье (председатель), маршал Виль-Руа (заместитель), государственные советники Алигр и Сэв и Кольбер.

…В 1661 году Шарлю минуло 33 года. Он придавал большое значение этой цифре, считая, что это — время его вступления на историческую арену, а вся предшествующая жизнь была лишь подготовкой, быть может недостаточной, к этому шагу.

Из-за «гнилой зимы» во Франции наступил голод. Тучи нищих наводнили города. И чем дальше, тем нахальнее они приставали к прохожим, и по их изможденным лицам и больным глазам было видно, что просят они только на пропитание, чтобы не умереть с голода. По Парижу ползли слухи о людоедстве, хотя никто не мог их подтвердить.

А во дворце тем временем праздник следовал за праздником, и каждый отличался такой роскошью и таким изобилием, что на потраченные деньги можно было бы целую неделю кормить несколько деревень.

Более всего короля смущали не бедствия народа (о которых он даже не подозревал), а оппозиционные настроения среди интеллектуальной элиты Франции — ученых и литераторов.

Герцог Ларошфуко в своем сочинении «Правила» в пух и прах раскритиковал внутреннюю политику Франции. Бюсси-Рабютен в «Любовной истории галлов» делал недвусмысленные намеки на многочисленные любовные связи Людовика. Корнель в своих трагедиях обращал внимание зрителей на тяжелое положение дворянства, а попутно — и народа. Лафонтен высмеивал в баснях современную ему французскую действительность. Король же нуждался в литературе совсем иного рода. Он поручил Кольберу поддержать лояльную ему литературу — роялистскую, то есть «королевскую», которая поднимала бы авторитет королевской власти и во Франции, и за границей.

Чтобы выполнить просьбу короля, Кольбер решил создать небольшой комитет литераторов. Прежде всего он приблизил к себе престарелого Жана Шаплена, находившегося тогда в зените славы. Шаплен был признанным теоретиком литературы. Его эпическая поэма «Девственница, или Освобожденная Франция» пользовалась огромной популярностью. В «Письме о правиле двадцати четырех часов» (1630) и в двух «Рассуждениях о поэзии» (1635) он обосновал главные принципы классицизма, ярым защитником которого являлся. Именно с поэтики Шаплена началось распространение идей классицизма за пределы Франции. Но главное — Шаплен был искренним роялистом. Кольбер часто встречался с ним в Лувре и беседовал о литературе. Во время одной из таких бесед Шаплен назвал имя Шарля Перро.