Мой любимый герцог - Эви Данмор

такого человека, как он. Она – солдат… Эти слова чем-то задели ее, в душе шевельнулась обида.

– Солдат должен быть очень проницательным, ведь его жизнь целиком зависит от того, насколько умелым окажется его командир, – пробормотала она.

Монтгомери пожал плечами.

– Жизнь женщины тоже зависит от того, насколько умелым окажется ее мужчина.

– Представьте, бывает и наоборот, – сухо сказала она, вспомнив о Гилберте, неспособном растянуть жалованье до конца месяца, и о своем отце, забывавшем поесть, когда с головой погружался в книгу.

– Так вот почему вы не вышли замуж. Потому что мужчины в Кенте сплошь неумехи?

Монтгомери произнес эти слова как бы вскользь, словно не считал их бесцеремонным вторжением в ее личную жизнь. Аннабель была так ошеломлена, что даже не попыталась ответить.

В глазах Монтгомери плясали два огонька от отражающихся фонарей.

– Кажется, я наговорил лишнего, – произнес он в ответ на ее молчание.

Верно подмечено, ваша светлость, наговорили. И вряд ли случайно. Этот человек никогда ничего не делал и не говорил случайно.

– Я просто не хочу замуж, – сказала Аннабель. – У меня на то свои причины.

Позади скрипнула дверь, и появился лакей с пальто.

Аннабель сразу замкнулась, спряталась в защитную скорлупу, благодаря бога за то, что их прервали. Теперь они просто молча стояли вместе, она и Монтгомери, притворяясь, что изучают ночное небо.

– Почему вы разрисовали звездами потолок библиотеки? – спросила она.

– Прихоть моего отца. Ему нравились такие вещи.

– Как астрономия?

Аннабель скорее почувствовала, чем увидела его кривую улыбку.

– Нет, – ответил Монтгомери, – скорее дорогие, причудливые фантазии.

Возможно, покойный герцог ей понравился бы.

– Но все же почему небо зимнее?

Монтгомери замолчал. Значит, она затронула что-то глубоко личное.

– Потому что я родился зимой, – наконец произнес он. – На потолке изображено небо над замком Монтгомери в ночь моего рождения.

Он говорил будто бы нехотя, через силу. Кажется, герцогу, как и ей самой, не слишком нравилось открывать тайны своей души. И все же он только что открыл одну. Откровенность за откровенность. Честная игра, он был справедливым человеком.

– Вы действительно никогда не видели фейерверков? – спросил герцог.

– Нет. В деревенской глуши Кента это редкость.

– Тогда оставайтесь на праздник, – сказал он. – Если, конечно, вы извините меня за довольно спонтанный характер приглашения.

Во второй раз за несколько минут он привел ее в замешательство. Мысли роились, как пчелы. Предложение было столь неправдоподобным, что не стоило воспринимать его всерьез. И как расплатиться с Гилбертом, если она останется и не будет работать еще неделю? Разве что с помощью платьев. Она могла бы продать эти плохо сидящие, но добротные платья портнихам…

Дверь, которую закрыл лакей, распахнулась, и на террасе послышался смех из гостиной. Длинная тень леди Лингхэм упала между ними.

– Вот вы где, – сказала она радостно. – Герцог, я вынуждена увести от вас мисс Арчер. Я приглашаю всех дам попробовать первую партию фамильного хереса Лингхэмов.

В трясущейся карете по дороге обратно в Клермонт, отяжелев от фамильного хереса Лингхэмов и выпитого в избытке мятного джулепа, Аннабель клевала носом. Утром нужно отправить записку Хэтти. Ей необходимо платье, потому что, о святые угодники, Аннабель собиралась на бал.

Лицо Монтгомери было таким же мрачным и задумчивым, как и на пути в гости, а может, и еще мрачнее. Почему он пригласил ее на вечеринку? Почему даже его мрачность так привлекательна? Аннабель дала волю воображению, представляя, что они одни в карете, в другой жизни, где она может перегнуться через подножку и поцеловать его строгий рот… Мягко, настойчиво, вкладывая в поцелуй всю свою женскую нежность, пока его губы не откликнутся на прикосновения ее губ и плечи не расслабятся. Она не целовалась с мужчиной целую вечность, но, глядя на него, она так ясно представляла, как это приятно… Влажное прикосновение языка, ее руки, закинутые ему на плечи, твердые, напрягшиеся мускулы под ее ладонями, кровь, вдруг ставшая сладкой и тяжелой, как патока…

Монтгомери повернул голову в ее сторону, будто она прошептала его имя. Аннабель сонно улыбнулась ему.

Его глаза потемнели, как небо перед грозой. Буря, полыхавшая в их глубине, ошеломила ее, потянула за собой, и она падала, падала в бездну, неслась ему навстречу, как зверь в расставленные охотником сети. Тихий вздох прозвучал в тишине, и Аннабель поняла, что он сорвался с ее собственных губ. За ледяным панцирем она видела бушевавший у него внутри жар, и это было тысячеградусное пламя, а не жалкий, дрожащий на ветру огонек. О, как же ошибались те, кто называл его холодным и отстраненным! Этот человек не делал ничего наполовину, и он знал свою натуру. Поэтому держал себя в узде. Дай он себе волю, и огонь желания превзошел бы по силе его теперешнее ледяное спокойствие. И тогда темная волна ее собственной страсти разбилась бы об него, как о скалу, а не утянула бы за собой.

Он – мой мужчина.

Эта мысль обрушилась на нее, словно ушат холодной воды.

Одно дело мечтать. Но теперь незримая связь между ним и ею казалась реальной. Она существовала. И в то же время в это трудно было поверить.

Аннабель вздрогнула. На скамье напротив Монтгомери сжал кулаки.

Покачиваясь от усталости, Аннабель с трудом добрела до своей комнаты. Уже с порога она заметила большой прямоугольный сверток на краю кровати. Она подошла ближе.

Сверток был упакован в зеленую бумагу и перевязан красной атласной лентой. Она не могла вспомнить, когда в последний раз получала подарок. Но на бирке, прикрепленной к ленте, было ее имя.

Пальцы не слушались, пока она развязывала бант. Внутри свертка оказалась коробка. Аннабель подняла крышку и почувствовала запах новой шерсти.

В коробке лежало пальто. Темно-зеленое, с густой меховой опушкой на манжетах и воротнике. Она непонимающе разглядывала его. Затем потянулась за маленькой запиской.

Дорогая мисс Арчер!

Слуги поместья Клермонт поздравляют Вас с Рождеством и желают Вам процветания в новом году.

Ваш покорный слуга

Рэмси

Аннабель просунула руки в пальто, и оно окутало