Без Царя… - Василий Сергеевич Панфилов

поведение революционеров, ни сторонников монархии. А тем паче, я не могу предсказать поведение толпы, и это самое страшное!

— Да-да… — кивает та, но… медленно, как же медленно! Чёртов визит…

Благо, остальные подруги Нины живут относительно близко, и после начала стрельбы домашние нашли возможность забрать дочерей от нас. А Евгения Ильинична, упитанная мечтательная копуша с развитой не по годам грудью, осталась ночевать у Нины — благо, после отъезда Любы кровать никуда убирать не стали.

Наконец та оделась, и мы выскочили на улицу.

— Пахом… — нахожу взглядом дворника, шоркающего метлой чистую брусчатку, — охраняй дом! Ни революционерам, ни правительственным войскам наш переулок ни черта не сдался! Так что если кто полезет сюда, так только мазурики!

— Слушаюсь, Вашество! — машинально вытянулся тот, взяв метлой «на караул».

— Метлой… — стараюсь удержать физиономию, но получается плохо, так что Пахом, давно уже привыкший видеть во мне «благородие», несколько пугается.

— Держи вот… — протягиваю ему двустволку тульского завода, патронташ и подсумки, которые покупал специально для такого случая, вместе со всей полагающейся амуницией, — здесь пули, здесь картечь, понял?

— Так точно! — вытягивается Пахом, и кажется, даже морщинки на его лице разглаживаются. Наконец-то кто-то начал думать за него! Сунув в дуло палец, кивает одобрительно и окончательно расглаживается.

— А ты морду не вороти, — укоризненно качаю голову давешнему туберкулёзнику, волком глядящему на меня, — Революция это одно, а мазурики — другое! Думаешь, они смотреть будут на сословия, когда подолы у девок начнут задирать?

Сзади демонстративно ахает Евгения Ильинична, но плевать… Померялись немного взглядами, и житель подземелья кивает нехотя, признавая мою правоту.

— Алексей, как вы могли… — негромко начинает читать мораль девушка, едва мы отошли от дома.

— Прошу простить, — формально извиняюсь я, — Но давайте поспешим!

Увы, но пышнотелая Евгения Ильинична спешить не приучена и начала задыхаться, едва мы чуть ускорили шаг. С трудом удерживаюсь от того, чтобы стиснуть зубы, но только потому, что берегу эмаль! Пытаюсь утешить себя, что во время Октябрьской Буржуазной Революции особого разгула народных стихий не было, но помогает слабо. Не было, это если сравнивать с Февральской Социалистической…

— Трёшку! — извозчик сходу задирает вверх цену и, узнав адрес. Он категоричен и непреклонен, — Стреляют тама, господа хорошие!

Аж шея дёргается от таких сумм… но соглашаюсь.

— Алесей, это очень дорого! — не к месту активизировалась барышня, близоруко глядя на меня коровьими глазами, — Я скажу папа́, он непременно отдаст вам деньги!

— Не вздумайте! — сухо режу я, не глядя на неё. Повсюду следы Революции, мятежа… назовите как хотите, но фонарные столбы поперёк трамвайных рельс — это знак, и очень нехороший!

Побитых витрин мало, но много заколоченных. Много странного люда на улицах, занимающегося чёрт те чем.

Какие-то похмельного вида мастеровые, явно из мелких кустарей, с непонятным мне ожесточением сбивают двуглавого орла, нависшего над аптекой Левинзона. Один, ожесточённо ухая и дёргая клочковатой бородкой, рубит его большим топором, другой пихает орла шестом, больше мешая своему товарищу. Ещё один просто стоит на крыше с верёвками, а несколько человек азартно подбадривают революционных дизайнеров снизу.

— А вы говорили… — поворачиваясь, назидательно произносит извозчик и объезжает их по дуге. Подковы лошади наступают на стекло, лопающееся под копытами с хрустальным звоном. Здесь, судя по всему, был если не погром, то по крайней мере, его репетиция!

— … доколе будут пить нашу кровь! — патетично восклицает какой-то мордатый разночинец, одетый не по погоде легко. Его слушает человек двадцать, но судя по всему, они «заряжены» кокаином, а такая толпа очень опасна.

— Боже, какое отребье! — произносит Евгения Ильинична, не думая понижать голос, — Алексей Юрьевич, вы поглядите только, они же…

— Помолчите пожалуйста, Евгения Ильинична, — резко обрываю чёртову курицу, а извозчик, дико оглянувшись на неё, подстёгивает вожжами лошадку и вжимает голову в плечи. Нет, это надо же…

Живёт она вместе с родителями в районе Моховой. Не знаю доподлинно историю, какого чёрта она каждый день ездит в гимназию, расположенную так далеко от дома… да и не очень интересно, по совести говоря.

— … так шта в объезд надо, господа хорошие, — выдыхает извозчик, понукая вожжами свою кобылу и норовя давить на жалость, — накинуть ба надо!

Я торговался, парировал и был безжалостен к голодным детям извозчика, страдающей без овса кобыле и умильной физиономии водителя оной, густо заросшей чёрным цыганским волосом. Намёки на шантаж…

«— А вот сейчас своими ногами пойдёте, господа хорошие!»

… давились злым прищуром, что на моей физиономии смотрится угрожающе.

— … Алексей Юрьевич, — то и дело тормошит меня Евгения Ильинична, не иначе как решившая записать мою особу в дневник своих побед, — смотрите, как интересно!

После этого она как бы невзначай (ах!) прижималась грудью или полным бедром, и говорила, говорила, говорила…

… удивительно не к месту. Не иначе, талант!

Пару раз слышалась стрельба, но Бог миловал, довезли дражайшую Евгению Ильиничну к выскочившим из дома родителям в целости и сохранности. С трудом избежав удушливого и не всегда уместного московского гостеприимства, отговорился беспокойством о сестре и отце, сбежав самым трусливым образом.

— … не поеду, хоть вы режьте меня! — неожиданно упёрся водитель кобылы, с тревогой прислушивающийся к редким пулемётным очередям, — Вы-то, барин, небось проскочите дворами, а я на своей пролётке чисто мишень! Не промахнёшься небось!

Плюнув, решил добираться назад, где на своих двоих, а где и на трамваях, хоть бы и в окружную. Пошёл под домами, всем своим видом демонстрируя, что я не сторонник прежнего режима и не революционер, а обычный обыватель, но чёрт его знает, как я смотрюсь со стороны…

Постоянно оглядываясь и готовый чуть что нырнуть во дворы или в парадную, быстро шагал назад, спрятав руки в карманах и сжимая их на рукоятках пистолетов. По пути думал обрывочно, анализируя полученную от извозчика информацию и сопоставляя её с имеющимися у меня данными.

Переворот, чёрт бы его подрал, начался классически, с заговора генералов. Николая арестовали и толи угрозами, толи аргументами вынудили подписать отречение. С этого-то момента и началась свистопляска.

Сперва раскололся генералитет — на сторонников «сильной руки» и условных демократов.

Потом в игру вступили сторонники оппозиции, зачищенной после мартовских событий едва ли не под ноль.

Тогда были расстрелы, бегство за границу, судебные процессы с неправдоподобно-жестокими приговорами. Чуть погодя — ссылки, административные аресты и тому подобная аргументация для оппозиционеров, каким-то чудом остававшихся на свободе.

В итоге, большая часть лидеров оппозиции убита, либо пребывает за границей или на каторге. Оставшиеся по каким-то причинам на свободе, на Вождей не тянут даже всем скопом, отчего, как я понимаю, у оппозиции несколько