Без Царя… - Василий Сергеевич Панфилов

и титулярный советник, ощутимо скрипнув зубами, тяжело опустился за стол и бегло прочитал содержимое папки, слюнявя запятнанные чернилами пальцы при перелистывании страниц.

— Так-с… — сказал он пару минут спустя тяжёлым тоном и потёр мясистое лицо, — отказываются от претензий, значит?

— Совершенно верно! — невозмутимо кивнул Илья Михайлович, — Сокурсники подтверждают, что у них была дискуссия, и по моему мнению, Алексей Юрьевич провёл её прекрасно.

Полицейский явственно рыкнул, оскалив стиснутые зубы, но в виду плачевного состояния оных, должного впечатления не произвёл.

— … безусловно, молодые люди заплатят штраф, — продолжал тем временем юрист, и титулярный советник уцепился за слова.

— Молодые люди? — он снова подался вперёд, — То есть не…

Полицейский самым невоспитанным образом ткнул в меня рукой.

— Не… склонил голову Юрьев, — разумеется — не! Алексей Юрьевич вынужден был…

Нить его рассуждений я потерял почти сразу. Хотя большая часть слов мне не просто знакома, но и в общем-то понятна, но в целом… Какой-то белый шум, право слово!

Гиляровский, судя по всему, улавливает несколько больше, что и не удивительно с его колоссальным опытом ведения всяческих полицейских хроник, чрезвычайных происшествий и фигурирования в доброй сотне уголовных и административных дела как свидетель, потерпевший и даже обвиняемый. Улавливает… и получает искренне наслаждение.

«— Потом объясню», — шепнул он одними губами, заметив мой интерес, и вновь обращаясь в слух.

— … разумеется, — втолковывал мне Илья Михайлович, пока мы тряслись в экипаже извозчика, — дело не закрыто, и будет тянуться не одну неделю! Я постараюсь оформить его не отдельно, а так сказать, пристегнуть к делу стрелявшей в вас террористки.

Он полон того профессионального, бумажного энтузиазма, когда человек видит не судьбы конкретных людей, а интересные задачи. Ну… такой уж характер!

Переглядываюсь с Владимиром Алексеевичем, и тот кивает невозмутимо — дескать, доверься! А что, собственно, мне остаётся делать…

— … ваша дискуссия, Алексей Юрьевич, есть прямое продолжение стрельбы девицы Лурье, и я…

… защищать он меня взялся бесплатно. Во-первых — как одноклубник, во вторых — ему очень… очень понравилась моя манера вести политические дискуссии!

Не стрельба, разумеется. Илья Михайлович слишком интеллектуален для подобных вещей. Но подобная… хм, аргументация позволяет апеллировать как к эмоциям, так и к Букве Закона, весьма наглядно и выпукло демонстрируя всю неоднозначность ситуации не только для суда и присяжных, но и для общества вообще.

В общем, что-то там юрист углядел значимое для себя, а я понял только, что вся соль не в моей манере вести дискуссии. Даже не в пристяжке этой стрельбы по делу о покушении на меня девицы Галь Лурье, хотя это очень важно!

Суть в неких малозначимых на первый взгляд деталях, которыми можно будет потыкать оппонента мордой в лужу, как котёнка, и даже, некоторым образом, что-то там перевернуть в практике российской юриспруденции!

Глядя на его предвкушение, полное канцеляризмов, бумажной пыли и размазывания соперников, я только вздыхал. Илья Михайлович обещал не только выиграть дело, но и обелить моё имя, испачканное Трегубовым и родственниками Галь Лурье.

— Да… — прервался юрист, — простите, Алексей Юрьевич, совсем заговорил вас! Не помешало бы обсудить с вами стратегию наших совместных действий. Предлагаю отправиться в ресторан и там, не торопясь, поговорим. Хм… или может, в другой раз?

— Всё в порядке, Илья Михайлович, — уверил я его, — Не самое лучше самочувствие, разумеется, но вполне сносное.

— Отлично! — деловито кивнул тот, и коротко приказал извозчику везти нас к Тестову.

— В баню сперва, — негромко, но увесисто бухнул Гиляровский, — Алексей Юрьевич хотя и очень недолго пробыл в застенках, но некое очищение, пусть даже скорее моральное, ему не помешало бы.

— Я взял на себя смелость заехать к нему домой и взять чистую одежду, — он указал на саквояж в ногах, который, признаться, я только что заметил.

— Да, простите, — довольно-таки формально повинился Юрьев, мысленно уже оседлавший бумажную волну с прошениями, апелляциями, отсылками и законодательными актами, — Увлёкся. В баню, голубчик!

Владимир Алексеевич, перегнувшись назад, от чего коляска ощутимо качнулась, уточнил извозчику адрес и пояснил нам басовито, разглаживая усы:

— Банщики там проверенные, с пониманием. Не просто отпарить до седьмого пота могут, но и раненого или болящего обиходят лучше любого фельдшера. На себе проверил, так вот!

В бане, впрочем, мы пробыли недолго. Пока банщики осторожно мыли меня, Гиляровский ополоснулся под душем, сделал один заход в парилку и успел зацепиться языками с какими-то своими знакомцами, получив, судя по его довольному виду и азартно поблескивающим глазам, какую-то важную информацию.

Юрьев, так же постояв под горячим душем и изрядно раскрасневшись под струями, обмяк в могучих лапах массажиста, устроившись на соседнем ложе. Но судя по его задумчивому, нездешнему виду, адвокат уже выстраивает стратегию, и просчитывает возможные диалоги с противной стороной, членами суда и присяжными. Ну… такая уж натура!

— Личное, это, — негромко пробасил мне Гиляровский, пока Илья Михайлович вместе с метрдотелем увлечённо составлял меню, погрузившись в увлекательный мир гастрономии, — Они с Василием Иосифовичем давние неприятели. Трегубов всё больше на эмоции…

— Вроде Керенского? — живо переспросил я.

— Хм… — усмехнулся репортёр, — нет, и сильно нет! Я Александра Фёдоровича не очень жалую, но должен признать, тот намного чище работает. Интеллектуальней. Тонкий знаток психологии…

Киваю задумчиво. У меня сложилось о нём такое же впечатление. Потом, после Революции, в него кидались грязью все кому не лень, очень уж фигура оказалась неудобная, притом разом для всех сторон. Но ведь человек он более чем незаурядный.

— … а Трегубов, — Владимир Алексеевич морщится, демонстративно поведя мясистым носом, — шулер! В приличном обществе за такие истории канделябрами бьют! Фарс на грани балагана, подкуп свидетелей и их очернение, распространение слухов и… Да в общем, вся грязь!

— А вот поди ж ты, — меланхолично пожал он широкими плечами, — держится на плаву! Все знают, что человек скверный, но при нужде за кого только не ухватишься! Непотопляемый.

Поморщившись, он явно проглотил слова, напрашивающиеся к этому слову, но неуместные в ресторане.

Покивав, я не стал комментировать это, а поинтересовался ситуацией с Галь. В газетах писали всякую ерунду, как я сейчас понимаю, не без деятельного участия Трегубова и семейства Лурье. Из бесед с полицией я также не вынес ничего толкового, кроме настойчивого предложения о сотрудничестве.

Но на черта оно мне, понять я так и не смог. Даже без фактора приближающейся Революции! Как-то это всё… не топорно, но нарочито, что ли.

— Если говорить как есть, — усмехнулся в усы Владимир Алексеевич, — то она просто дура! Экзальтированная девица из тех, что с равным успехом могут уйти как в Революцию, так и в мистицизм со столоверчением,