Без Царя… - Василий Сергеевич Панфилов

— Вы уверены? — сатрап настойчив, — Возможно, вы встречали её где-то и просто не помните?

Он работает с подходцем — мягко, но очень настойчиво вынуждая меня засомневаться и начать копаться в памяти, вспоминая разные ситуации. Всё это как бы невзначай, очень грамотно. Наверное, будь у него больше времени, полицейский разговорил бы меня…

В таких разговорах часто вытаскиваются на Свет Божий воспоминания, о которых не хотелось бы говорить с представителями МВД, а ведь таких штук полно у всякого, кто хоть на шаг ступил за пределы обывательского бытия! Он прекрасно понимает, что террористку я не знаю, не видел… но продолжает задавать вопросы, пытаясь раскопать круг моих интересов и контакты из тех, что принято считать подозрительными.

Разговор вышел тягостный, неприятный и какой-то грязный. Осталось ощущение, что зря… зря я не доверился полицейскому! Надо было покопаться в памяти, вытащить свои контакты…

Хотя понимаю, что это всего весьма нехитрые психологические трюки… но ведь работают же!

Кабинет врача я покидал, восседая в кресле на колёсиках, с благоухающим луком «движком» позади. Настроение… да ни к чёрту настроение!

Студенчество моё не заладилось с самого начала, и первое впечатление я если и произвёл, то уж точно — не то, что хотелось! Не так всё представлялось, ох не так…

— … Юрьевич? — стремительно шагнул ко мне рослый, осанистый мужчина с таким решительным видом, что я на миг обмер…

… и нет, после недавних событий и в силу временной беспомощности мне не стыдно!

— … я Трегубов Василий Иосифович, адвокат Галь Лурье! — угрожающим голосом надавил мужчина, — Несчастная девушка томится в полицейских застенках, и я настаиваю, чтобы вы проявили благородство и отказались от всех претензий к ней!

Помогая мне одеваться, Глафира морщится при каждом неловком движении, и кажется, ест себя поедом каждый раз, как только ей покажется, чтоона причинила мне боль.

— Осторо-ожненько… — воркует она, как с капризным младенцем, помогая вдевать руки в рукава рубахи, в самых ответственных моментах переставая даже дышать и трагикомически пуча глаза.

— Во-от… — облегчённо выдыхает она и промокает фартуком выступившие на лбу бисеринки нервного пота.

Она настолько близко к сердцу восприняла мои ранение и последующие события, что порой делается неловко. Действительно, член семьи…

Наконец оправлены рукава, застёгнуты все пуговицы, и Глафира, отступив на шаг, позволяет себе передышку, переводя дух. Она реально запыхалась!

— Корсе-ет… — отдохнув, снова начинает ворковать она, помогая облачаться мне в это безобразие, и застегнув все крючки, отступает на шаг, чтобы полюбоваться результатом.

— Да бравый какой! — всплёскивает она руками, изрядно кривя душой, — Чистый гусар!

Не знаю, какая уж там фиксация у служанки на гусарах… да и не важно, мало ли какие у человека фетиши.

— В гвардию тебе надо, — пожевав губами, выдал папенька, восседающий на кресле в углу гостиной, — и на фронт, кресты зарабатывать! Мы, Пыжовы…

«— Деревянные!» — отзывается подсознание, но молчу, не особо слушая дальнейшие разглагольствования. Спорить с ним… Папенька, чем больше у него проблем с головой, тем большим патриотом становится — из тех, что «Ура», по упрощённой государственной версии.

Желает прирастать территориями и народами, несогласных призывает ссылать в Сибирь и Туркестан, и расстреливать, расстреливать! По Закону Военного Времени! А всех, кто уклоняется от фронта и не приветствует войну, которую в проправительственных газетах называют Второй Отечественной[37] нужно карать и расстреливать как немецких шпионов.

Ему очень нравятся суровые слова «расстрел», «карать» и далее по списку, отчего разговаривать с ним стало совершенно невозможно. Всё, что выходит за рамки разговора о погоде или коротеньких, очень «девачковых» зарисовок из гимназической жизни Нины, самым причудливым и неожиданным образом трансформируется в войну, политику, подвиги Наших Героев, саботажников и «расстрелять».

— … переломный момент! — воодушевлённо пересказывает очередную передовицу дражайший родитель, — В ближайшие недели судьба Европы будет решена русским солдатом!

С силой втягиваю воздух, давясь едким желанием высказаться. Переломный… фронт рассыпается, и всем уже понятно, что если не произойдёт какого-то Чуда, солдатики побегут. Собственно, они уже давно бегут, и проблема эта более чем серьёзная.

Банды дезертиров, привыкшие лить кровь и озлобленные на весь мир, устраивают похохотать обывателям так, что порой с фронта снимают «верные» части, проводя полноценные войсковые операции в глубоком, казалось бы, тылу. А тут — нате… перелом!

— … русский флаг над Святой Софией! — воодушевлённо плюётся цитатами папенька.

— Гусар, чистый гусар! — громко перебивает его Глафира, всплёскивая руками, — Как есть гвардеец!

— А? — Юрий Сергеевич на миг сбивается, но патриотические настройки так просто не сбить, — Да, бравый молодец!

— … и господа офицеры их носят, — перебивает его служанка, снимая с корсета невидимую пылинку, — и ничево! Небось никто…

… вздохнув (мысленно, только мысленно!) продолжаю собираться, пока с одной стороны выдаёт пропаганду папенька, а с другой — Глафира, помогая одеваться в университет и пытаясь утешить меня, что корсеты господа офицеры носят, и ничего в этом нет!

Пробыв три дня в больнице…

«— А если осложнения? Нет уж, сударь мой! От такой глупости мои пациенты не умирают!»

… и ещё три — дома, я досыта наелся как постельного режима, а более того — отношения домашних.

Папенька, перевозбудившись от чтения газет, у которых угар патриотизма в последнее время перехлестнул через края, и не имея возможности обсуждать новости со знакомыми, принялся вести просветительскую деятельность, как он её понимает. При всяком случае, когда ему стучится в голову очередная мысль, он ничтоже сумняшеся спешит поделиться ей, и…

… как правило — со мной.

«— Ведь это важно, Алексей! Как можно быть таким близоруким не понимать очевидных вещей! Согласись…»

Глафира, при всей моей симпатии, со своей заботой перешла все границы, и стоит мне поморщиться или пошевелиться неловко, так она аж бледнеет, воспринимая чужие страдания пуще своих. Даже на кухне когда возится, каждые пять минут прибегает наведать меня… Это мило, да… но и «выгуливать» Юрия Сергеевича служанка почти перестала, не давая папеньке возможность выпустить пар в разговорах с такими же патриотами.

Нина… с ней, пожалуй, хуже всего. Не знаю, что и кого она слышала, но когда я впервые услышал, что «Нет ничего зазорного в том, чтобы упасть в обморок от страха», я несколько удивился. Попытавшись объяснить, что между «обморок от страха» и «шесть пуль с десяти шагов» разница колоссальна, хотя и фактор стресса я не отрицаю.

В общем… всё сложно. Я утешаю себя тем, что всегда знал, что сёстры у меня не светочи разума, но особо легче не становится. Неприятно осознавать, что несмотря на всё, что я для сестёр