Гибель Лондона. Сборник фантастических рассказов - Эдвард Беллами

волосами, так что их вряд ли кто-нибудь заметил бы; и когда он хотел погасить или включить свет, все, что ему нужно было сделать, это засунуть большой и указательный пальцы в карман. С другой стороны, эта штука работала как потайной фонарь, потому что всякий раз, когда профессору хотелось в спешке выключить свет и не нащупыватьть кнопку в кармане, все, что ему нужно было сделать, это закрыть глаз. Свет продолжал бы гореть за веком, но он был бы недостаточно ярким, чтобы привлечь внимание.

– В тот день, когда профессор привел в рабочее состояние свой новый глазной светильник, его жены не было дома, она ушла, чтобы провести день и вечер с подругой. Он зажег его рано вечером, и, оставался в своей комнате, где его никто не видел. Когда наступила ночь, он рано лег спать, чтобы насладиться роскошью чтения в постели. Он достал из кармана аккумуляторную батарею и положил ее под подушку и когда он растянулся в постели с книгой в руке, а его глаз сверкал шестисвечовым светом, он был самым счастливым человеком во всем Нью-Берлинополисвилле. Он читал и читал, пока его не начало клонить в сон, а потом он отложил книгу и задумался над множеством научных вещей, пока случайно не заснул. Я говорил вам, что он мог бы закрыть веко над освещенным глазом, если бы захотел, но, как правило, он не закрывал это веко, а спал с широко открытым глазом. Миссис Ван Вагенер через некоторое время вернулась домой и, естественно, поднялась к себе в спальню. Она была сильной духом женщиной, которая с таким же успехом могла украсть овцу, как упасть в обморок, но впоследствии она призналась, что, когда вошла в комнату и увидела, как глаза Профессора сверкают освещая потолок, она была ближе к падению на пол, чем когда-либо прежде. Однако она взяла себя в руки и разбудила Профессора. Она никогда не говорила, как именно она это сделала, но я думаю, что он проснулся так внезапно, как никогда не просыпался мужчина. Она сказала ему, что на этот раз он зашел слишком далеко, что его светящийся глаз просто богохульный, и что она не останется с ним в одном доме, а тем более в одной комнате. "Для мужчины достаточно плохо спать с широко открытым стеклянным глазом, – говорит она, – но когда дело доходит до освещенного глаза, это больше, чем любая христианская женщина призвана выносить".

– Профессору предложили немедленно вытащить глаз, что он, естественно, и сделал, будучи маленьким, а также мирным человеком; и ему сказали, что он никогда больше не должен носить глаз с подсветкой. Это его не устраивало, потому что он гордился своим новым глазом, и нельзя отрицать, что это было очень удобно. Поэтому он сказал, что действительно не может позволить себе отказаться от одного из самых важных изобретений века только из-за женской прихоти, и придерживался этого взгляда на дело всю ночь. На следующее утро миссис Ван Вагенер вернулась домой к своей матери и подала на Профессора иск о разводе на основании жестокого и бесчеловечного обращения. Когда дело дошло до суда, Профессор был вынужден продемонстрировать присяжным практическую работу своего просветленного глаза, и они вынесли вердикт в пользу истицы, не вставая со своих мест.

– Профессор, похоже, не очень заботился об этом, потому что единственное, что его действительно волновало, была наука, и теперь, когда он был в своем доме, ему никто не мешал в его экспериментах. Но он никогда не мог выйти на улицу с зажженным глазом, не заставив толпу собраться и последовать за ним, и вскоре против него был вынесен судебный запрет, запрещающий ему носить свой глаз на публике, на том основании, что это представляет собой помеху и приводит к нарушению общественного порядка. Бедный старый джентльмен рассердился на это и сказал, что не выйдет на улицу ни днем, ни ночью; и следствием этого было то, что, не имея никаких физических упражнений, он заболел и умер. Что ж, он был могущественным ярким светочем науки, и я считаю, что кто-нибудь другой возьмет на вооружение его схему освещенных служанок и тому подобное и сделает на этом состояние, хотя я готов признать, что я не верю, что стеклянные глаза с подсветкой когда-нибудь станут популярны.

1895 год

ЛЕТАЮЩИЙ МАРШ

Уильям Олден

Однажды мы с профессором Ван Вагенером шли вместе на почту, когда встретили пехотный полк. Конечно, мы остановились, чтобы посмотреть на них, потому что я не думаю, что на свете есть человек, которому не нравится смотреть на солдат. Меня заинтересует даже полк чикагских кассиров, одетых в нелепую форму и играющих в солдатики, а что касается этого конкретного полка, то он был одним из лучших в Федеральной армии, и это говорит о многом. Профессор посмотрел на людей критическим взглядом, который все принимают в подобных обстоятельствах, и вскоре он сказал:

– Полковник! Разве вы не считаете, что полк, который мог бы проходить двести миль в день, был бы гораздо более эффективным, чем тот, который мог бы промаршировать лишь двадцать миль?

– При прочих равных условиях это, конечно, было бы так, – ответил я. – Но солдат, который может проходить сто миль в день, не говоря уже о двухстах, еще не родился.

– Я думаю, ты ошибаешься, Клонель! – сказал он. – Я считаю, что при использовании надлежащих средств маршировать со скоростью двадцать миль в час может быть так же легко, как сейчас маршировать со скоростью четыре мили в час.

– Вот вы опять! – сказал я. – Вы думаете о каком-то изобретении, которое произведет революцию в военном искусстве. Мой дорогой профессор, вы революционизируете военное дело с тех пор, как я вас знаю, но я не заметил, чтобы оно было революционизировано в какой-либо значительной степени.

Что ж! В тот момент больше ничего не было сказано на эту тему, но примерно месяц спустя Ван Вагенер однажды утром пришел ко мне домой с большой корзиной, полной машин и химикатов, и попросил меня одолжить ему мой задний двор на час или два, пока он будет производить революцию в искусстве войны. Конечно, я сказал ему, что он может делать на моем заднем дворе все, что ему заблагорассудится, при условии, что он не будет делать это с помощью динамита или любой другой взрывчатки, и он заверил меня, что на этот раз в том, что он намеревался сделать, не было ничего ни