Просто солги - Ольга Кузнецова

Он было открывает рот, но оттуда вырывается только воздух. Я догадываюсь, что он хотел мне сказать: "…пасхальный кролик, Кесси?.."

Я осторожно прищуриваюсь — пытаюсь копировать его манеру — и начинаю внимательно изучать его, играть с ним в игру "Найди десять отличий". Но он действительно не похож на прежнего Джо, того, что я знала. На нем белая футболка — только неприличной надписи не хватает — и черные джинсы. Белое на черном, старое на новом, хорошее на плохом, Джо на…?

Единственное отличие, которое замечаю не сразу: ухмылка уже не такая опасная. Как у хищника, которому подпилили клыки и обрезали когти.

Джо дышит медленно, а еще от него веет тем самым старым мотивом. И мне хочется прильнуть к нему и впитать в себя эту мелодию всю до последней ноты, но я не могу. И больше не могу сказать ему ни слова: ни спросить, ни рассказать. Только тогда понимаю — говорить — единственная привилегия, которой я не обладаю.

Между нами расстояние в несколько шагов. Есть два варианта: либо он подходит ко мне, либо я — к нему. Но почему-то никто не двигается с места, и мы оба ждем, пока расстояние исчезнет само.

— Я звонила, — наконец, говорю. От слова "волновалась" я удерживаюсь с трудом.

Джо хмыкает, точно я сказала ему какую презабавную вещь, точно рассказала анекдот, то, над чем можно посмеяться. И он едва сдерживается от того, чтобы заржать — я чувствую.

— Я рад, — просто отвечает он и по-прежнему не двигается с места. Теперь понимаю: он ждет, пока именно я подойду к нему — и он почти уверен, что я вот-вот это сделаю. — Кесси, — покровительствующее добавляет он, немного склонив голову набок. Правда непонятно, зачем он это делает.

И вот так люди, которые вместе переубивали сотню человек, которые понимали друг друга без слов, без звуков, внезапно не могут ничего сказать друг другу. Как будто ничего и не было. Не было ни девушки в синтетическом свитере, ни меня — рядом с ним никого не было.

Я думаю о том, что это слабость — сделать в его направлении несколько шагов. И он, наверное, тоже так думает. И мы снова играем в игру, кто круче, Джо или Кесси. Джо, как всегда, чтоб его, выигрывает.

Я делаю шаг.

…

Я втягиваю носом горячий пар, и он обжигает все мои внутренности. Пытаюсь сосредоточиться, но почему-то выходит только не смотреть в сторону Джо.

Он сидит напротив меня, и меня отделяет от него всего пара футов. Перед ним тоже кофе — он делает вид, что отвык от пива. Но я не верю. Впервые в жизни я ему не верю.

В горле стоит неприятный ком, затрудняющий дыхание и не позволяющий мне выдавить из себя ни единого слова. Я не знаю, отчего мне так паршиво: оттого, что я уже отвыкла от нормального кофе или оттого, что мне просто нечего ему сказать.

— Как Жи? — спрашивает Джо. Тихо так спрашивает, как будто думает, что я никогда не услышу.

— Нормально, — киваю. Затем пересиливаю себя и поднимаю на него глаза. Он выглядит усталым, и мне даже кажется — постаревшим.

Кручу кончиками пальцев горячую чашку и жду, пока он еще чего-нибудь спросит. Не только про Жи — про меня.

Это так необычно: сидеть с ним в кафе, видеть вокруг себя живых настоящих людей и наблюдать, как за окном тоже спешат люди — кто на обеденный перерыв, а кто просто по делам. Не имеет значения.

Это так непривычно: быть рядом с ним и разговаривать не о том, куда он потащит мою задницу этой ночью, а просто о том, о чем привыкли разговаривать нормальные люди. Бессмысленные вопросы и такие же бессмысленные ответы для поддержания беседы.

— А как ты? — наконец, интересуется он, но таким тоном, как будто он заранее не хочет знать мой ответ. Снова эта игра: кто круче, кто первый проколется. Но Джо в этой игре несменный победитель.

— Устроилась на работу, — сообщаю, вновь опустив глаза в чашку и уставившись на то, как пар аккуратными кольцами отрывается от темной зеркальной поверхности напитка. — Хореографом в балетной студии.

— Ммм… — бормочет Джо, прихлебывая из своего стакана. Мне кажется, что он сейчас издевательски улыбается, но я не рискую вновь посмотреть на него.

И больше нечего сказать — ни ему, ни мне. Нет больше недосказанного, нет вопросов, на которые бы мне или ему хотелось получить ответ… Наверное, почти нет.

— Джо?

— А?

— Ну, мне просто интересно… — я заминаюсь, — …какое твое настоящее имя?

Он смеется, и, не открывая глаз, я пытаюсь угадать, какая эмоция сейчас изображена у него на лице. От моего вопроса он давится кофе, а затем я слышу только его хриплый голос (голос плохих парней):

— Ты действительно хочешь знать, Кесси? — с искренним любопытством интересуется он.

Я прикусываю губу и тут же чувствую во рту металлический привкус крови. Противные пятицентовики.

В голове почему-то больше не остается мыслей, не остается возражений, не остается предлогов, благодаря которым, я — как всегда — согласилась бы с Джо и больше никогда не задавала бы свой вопрос. Но в этот раз мне просто нужно знать, нужно не только чувствовать, слышать и даже видеть — мне нужно просто знать.

Я киваю и жду его реакции, и после еще нескольких минут обоюдного молчания мне уже кажется, что, несмотря на любой мой ответ, он все равно бы не ответил мне. Ни сейчас, ни когда-либо прежде. Это была карточная игра, где он заранее знал все мои карты, а сам сидел и поигрывал джокером. Он всегда знал. И это его единственная привилегия.

— Наверное, мне пора, — сообщаю я и, снова стараясь не смотреть на него, поднимаюсь из-за стола, так и не сделав ни единого глотка кофейного напитка.

Рывком хватаю сумку и покидаю сомнительное заведение. Место, где мы с ним никогда прежде не бывали и больше не будем — слава небесам.

…

Что чувствует девушка, которой не позвонил парень? Горечь, обиду?

Что чувствует девушка, которую бросил парень? Все ту же горечь? Обиду?

Но что чувствует девушка, у которой никогда не было парня? Горечь, обиду?

Она чувствует всего лишь свободу от того, что могло бы произойти. Он мог бы не позвонить, бросить, изменить. А теперь все это невозможно.

И я чувствую себя немножко счастливой оттого, что на самом деле ничего не было. Ни между Кесси и Джо, ни между Кесси и Кимом. Я чувствую радость оттого, что никто из них никогда ни о чем не узнает.