Weird-реализм: Лавкрафт и философия - Грэм Харман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Именно это приводит Уилмарта в ужас. В процитированном выше пассаже он продолжает: «...C учетом ни с чем не сравнимых особенностей тембра, диапазона и обертонов, я не могу поставить это существо в один ряд с человеком или другими земными животными» (WD 434; ШТ 325). Вспомним, что «инфрабасовый тембр», прозвучавший в конце «Ужаса Данвича», — это звук, который не вполне был звуком, подобно цвету, который был не вполне цветом. Но здесь искажение более земное. Жужжащий голос всецело подпадает под определение звука; в этом Уилмарт ни разу не сомневается. Но, хотя это, несомненно, звук, он остается ужасающим благодаря особенностям «тембра, диапазона и обертонов». Это один из классических лавкрафтовских жестов: разрушить обычное отношение между голосом и его чертами, введя странные вариации этих черт, которые не могут принадлежать человеку или даже представителю отряда млекопитающих. Это утверждение — поначалу осторожно ограниченное («Никакое млекопитающее не могло издать такой звук! Я уверен в этом!») — быстро расширяет охват: «...Я не могу поставить это существо в один ряд с человеком или другими земными животными». Услышав второй длинный фрагмент записи жужжащего голоса, Уилмарт чувствует, что «ощущение чудовищной безысходности, которое я испытал при прослушивании предыдущего, более короткого фрагмента, усилилось многократно» (WD 435; ШТ 325). Затем Уилмарт в оцепенении смотрит в пустоту, дослушивая комичный конец записи, внезапно обрывающейся на фразе, «которую декламировал с бостонским прононсом высокообразованный мужчина» (WD 435; ШТ 325). Прононс, как мы узнали ранее, «безусловно, не принадлежал уроженцу вермонтской глуши» (WD 432; ШТ 324).
45. По памяти, которой я весьма горжусь
«Но вот содержание письма, точно восстановленного по памяти, которой я весьма горжусь» (WD 445; ШТ 340).
Вся повесть перегружена различными обсуждениями и демонстрацией документальных свидетельств: писем, фотографий, фонографических записей, расшифровок и даже собственно черного камня. Однако ирония в том, что к концу повести ни одного из этих объектов у Уилмарта не остается. Грибы с Юггота, по-видимому, успешно захватывают или подчиняют себе Эйкли, а затем хитростью заставляют Уилмарта приехать в Братлборо и взять все документы с собой якобы для того, чтобы обсудить их содержание еще раз (хотя читатели не обманываются вместе с ним: им уже известно, что Уилмарт идет прямо в ловушку). Этот сюжетный ход необходим, чтобы не позволить полиции и СМИ под конец вмешаться в историю; однако он создает определенную проблему: как построить повествование на предположительно дословном пересказе свидетельств, которых уже не существует?
Единственный выход — постоянно напоминать читателям, что Уилмарт абсолютно уверен в достоверности своих воспоминаний. Например, удивительному тексту первого письма Эйкли предшествует следующая оговорка: «Я более не располагаю этим письмом, но в моей памяти запечатлелось буквально каждое слово» (WD 422; ШТ 308), а потом Уилмарт быстро меняет тему на состояние душевного здоровья Эйкли и не дает нам другой возможности усомниться в своих мнемонических талантах. Далее, транскрипцию фонографической записи Уилмарт предваряет следующим: «Приведу текст полностью, каким я его запомнил, — причем я вполне уверен, что точно заучил его наизусть благодаря не только чтению транскрипции, но и многократному прослушиванию записи. Да и как такое забудешь!» (WD 432-433; ШТ 323). Кроме того, Уилмарт незаметно, но действенно помещает себя на один уровень с читателем, просматривая расшифровку перед прослушиванием записи. Но он недолго остается на этом уровне, поскольку ого ответ сомневающимся, которые «пытались меня убедить, что это всего лишь дешевое надувательство или речи безумца», заключался в том, что «имей они возможность своими ушами услышать те богомерзкие речи... они бы отнеслись к этому иначе» (WD 434; ШТ 324). Если бы только они знали. Если бы только они имели возможность услышать.
46. Общий ритмический рисунок
«Выбор слов, орфография — все было другим! А уж с моим тонким чувством прозаического стиля, приобретенным за долгие годы университетских занятий, мне было легко отметить глубокие различия в строении самых простых фраз и в общем ритмическом рисунке письма» (WD 449; ШТ 346-347).
Этот пассаж еще один отличный пример долгожданного сократического объединения комического и трагического. Комедия здесь разворачивается сразу на двух уровнях, Во-первых, сам факт того, что Уилмарт, заметив значительные отличия последнего письма Эйкли от предыдущих, все же имеет глупость отправиться в Братлборо и даже взять с собой все драгоценные вещественные доказательства. Это, возможно, самый яркий случай, когда Лавкрафт позволяет читателю быть проницательнее своего рассказчика и увереннее в реальности угрозы и хитрости пришельцев, чем Уилмарт. Мы, читатели, чувствуем себя детьми на школьном кукольном спектакле, когда кукла принца появляется на сцене и говорит: «Пойду-ка я прилягу поспать в лесочке», а дети тщетно кричат: «Нет! Нет! Не ходи в лес!», потому что мы видели, как злой дракон забрался в лес и устроил принцу засаду. В этом отношении Уилмарт комичен, хотя то, что он найдет в доме Эйкли, будет совершенно не смешным.
Во-вторых, комичны доведенные до абсурда высокопарные и манерные формулировки этого пассажа. Хотя и возможно, что университетские преподаватели литературы более чувствительны к стилистическим вариациям письма, чем обычные люди, это слишком тонкий момент, чтобы принимать его за данность, как будто бы речь шла об умении жонглировать или хорошо готовить чили. Можно было бы поставить под вопрос не только способность конкретного индивида «отметить глубокие различия в строении самых простых фраз и в общем ритмическом рисунке письма», но и саму возможность определенного суждения по этому поводу. Точнее, это не совсем «бессмысленное» утверждение, а нечто, напоминающее требование увидеть своими глазами цвет, который является цветом только по аналогии. Индивидуальный стиль письма обычно характеризуется определенной совокупностью отличительных черт, но здесь отношение между стилем и его особенностями нарушается. Наблюдатель обнаруживает «глубокие различия» в «общем ритмическом рисунке», ассоциируемом со стилем Эйкли. Но по иронии мы, читатели, оказываемся еще чувствительнее Уилмарта: прочитав такое письмо, мы бы ни за
