Weird-реализм: Лавкрафт и философия - Грэм Харман

нас совсем без информации об их содержании. На первом снимке изображен отпечаток ноги, о котором Уилмарт говорит «я вряд ли могу описать его точнее, чем сказать, что след походил на отпечаток уродливой крабообразной клешни, причем направление ее движения определить было невозможно» (WD 428; ШТ 316 — пер. изм..). Мы уже научились не отмахиваться от слова «уродливо» (hideously), которое у Лавкрафта просто служит выражением солидарности с замешательством читателя, а также указанием на все более озадаченное состояние ума Уилмарта. Сам по себе крабообазный отпечаток мог бы встретиться и в бульварном чтиве. Подлинно лавкрафтовским его делает причудливое дополнение о непонятном направлении движения. Непосредственная связь между отпечатком ноги и очевидностью его направления здесь разрушается; след становится потерявшим направление телесным отпечатком на земле, цель которого неизвестна. Но и независимо от этой утраты целенаправленности, описание отпечатка само по себе заставляет нас содрогнуться: «По краям следа две пары пилообразных отростков выступали в противоположных направлениях...» (WD 428; ШТ 316-317 — пер. изм.).

На второй фотографии запечатлен просто «сложенный из камней круг, напоминающий ритуальные постройки друидов, на вершине поросшего лесом холма» (WD 428; ШТ 317). Следы пропадают из этого описания, а венчает его восхитительно туманный вывод Уилмарта: «...0 том, что это глухое место находится вдалеке от обжитых районов штата, можно было судить по бескрайним горным грядами на заднем плане, что тянулись далеко к горизонту и тонули в дымке» (WD 428; ШТ 317). Этот вывод о заснятом месте, сделанный на основании глубоко вторичных характеристик фотографии, снова демонстрирует маниакальную склонность Лавкрафта открыто говорить о связях и смычках, которые обычно остаются в непроговариваемой области риторического или перцептивного фона. И снова мы находим исток этого приема у Эдгара По, главного предшественника Лавкрафта как по стилю, так и по содержанию. В «Падении дома Эшеров» рассказчик разглядывает сделанный Родериком Эшером рисунок длинного и угрожающего туннеля. Нам говорят (в стилистике, явно предвосхищающей стиль рассуждения Уилмарта):

Какими-то намеками художник сумел внушить зрителю, что странный подвал этот лежит очень глубоко под землей. Нигде на всем его протяжении не видно было выхода и не заметно факела или иного светильника; и, однако, все подземелье заливал поток ярких лучей, придавая ему какое-то неожиданное и жуткое великолепие[85].

На основании минимальной визуальной информации делается вывод об окружении того, что изображено. Горячечное воображение По и Лавкрафта выводит эти подземные области на поверхность, где их может узреть читатель.

Третья из обладающих «дьявольской (damnably) властью внушения» фотографий изображает черный камень, найденный Эйкли в лесу; по странному и забавному стечению обстоятельств на фотографии можно рассмотреть «бюстик Мильтона» в кабинете Эйкли, что превращает ее почти в самопародию на привычку Лавкрафта использовать классиков для придания веса своим фантазиям. И на этой обладающей дьявольской властью внушения фотографии черный камень обладает собственной дьявольской властью внушения: «Камень... располагался перед объективном вертикально, обратив к зрителю неровную выпуклую поверхность размером примерно один на два фута; но вряд ли в нашем языке найдутся слова для точного описания его поверхности или формы. Каким принципам внеземной геометрии подчинялась рука неведомого резчика — а у меня не было ни малейшего сомнения в искусственном происхождении этого каменного изваяния, — я даже отдаленно не мог предположить» (WD 428-429; ШТ 317). В этом тоже чувствуется классический Лавкрафт, как и в описании других фотографий, обладающих «смутными приметами тайного обитания каких-то омерзительных тварей» (WD 429; ШТ 318). Что это за приметы, нам так никогда и не расскажут, но, как мы часто видим у Лавкрафта, неспособность или нежелание что-то рассказывать обычно и является самой сутью.

Здесь мы снова должны обратить внимание на еще один жест, который мы уже зафиксировали как типичный для Лавкрафта: нагромождение аллюзий на аллюзии. Как будто мало того, что «вряд ли в нашем языке найдутся слова для точного описания его [камня] поверхности или формы», сам камень изображен только на фотографии, которая «невзирая на размытость», источает «некую дьявольскую власть внушения...» Эту технику можно вывести на следующий, третий уровень: если бы Эйкли не прислал фотографии Уилмарту, а только описал бы их ему с обычными лавкрафтовскими сомнениями и дополнениями: «Я могу также сказать, что на столе передо мной лежат несколько фотоснимков — невзирая на размытость, они источают некую дьявольскую власть внушения. Один из них изображает черный камень, и хотя вряд ли в нашем языке найдутся слова для точного описания его поверхности или формы, я могу сказать, что рука неведомого резчика подчинялась неким неземным принципам геометрии». Можно даже подняться на четвертый уровень: если бы Уилмарт только описывал нам письмо, а не включил его в рассказ слово в слово: «Письмо Эйкли несло на себе отпечаток все возрастающей тревоги. В нем он описывал некие размытые и все же источающие дьявольскую власть внушения снимки черного камня, найденного в лесу. Хотя он клялся, что вряд ли в нашем языке найдутся слова для точного описания его поверхности или формы, он все же сказал, что рука неведомого резчика подчинялась неким принципам внеземной геометрии». Можно даже попробовать рискнуть и выйти на пятый уровень, где Уилмарт даже не уверен, что правильно запомнил это ужасающее письмо: «Ввиду кошмарного нервного потрясения, произведенного последовавшими событиями, всякий бы усомнился — как усомнился и я — в том, что мое воспоминание о письме Эйкли верно, или же оно было лишь результатом катастрофического смятения в ассоциативных связях моего разума. Тем не менее я нечетко, но несомненно уверен в том, что письмо Эйкли описывало некие снимки, обладающие властью внушения и изображавшие черный камень в лесу. Словно в кошмарном сне, я вспоминаю, как он клялся, что вряд ли в нашем языке найдутся слова для точного описания его поверхности или формы, однако я смутно припоминаю другое его утверждение — что рука неведомого резчика подчинялась неким принципам внеземной геометрии». Это забавное упражнение, но дальнейшие шаги, пожалуй, не пойдут на пользу ни нам, ни Лавкрафту.

42. Предположения о зоологической природе

«...Мы пришли практически к единодушному мнению, что эти [крабообразные] исчадия и адские гималайские Ми-Го принадлежат к одной и той же разновидности воплощенных кошмаров. Мы также выдвинули ряд захватывающих предположений об их зоологической природе, о чем я горел желанием рассказать профессору Декстеру в своем родном колледже, но Эйкли настрого запретил мне делиться с кем-либо нашими открытиями» (WD 431; ШТ 320 — пер. изм.).

Это сокращенный пересказ длительной переписки Уилмарта с Эйкли, в ходе которой, как нам