Страна игроков - Иван Жагель

Как и предполагалось, Алексею Большакову, в числе нескольких других участников встречи, дали возможность изложить собственную точку зрения на положение дел в российской экономике и путях выхода из кризиса. Каждому отвели не более пяти минут, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы после совещания всех этих людей растерзали телевизионщики.

Особым спросом пользовался Большаков. Во-первых, его выступление было наиболее содержательным, насыщенным цифрами и фактами из различных отраслей промышленности и вызвало активную реакцию премьера. А во-вторых, глава Союза молодых российских предпринимателей был благообразен, говорил четко и образно и хорошо смотрелся в кадре. Не случайно в телевизионных репортажах о прошедшей встрече он появлялся почти так же часто, как сам премьер.

Но это были еще не все дивиденды, снятые с образцово-показательного мероприятия. Пытаясь убедить страну, что консультации с предпринимателями и банкирами теперь будут проходить регулярно, премьер предложил организовать при правительстве так называемый общественный экономический совет и включить туда всех участников встречи. И хотя было ясно, что практического значения это непонятное образование иметь не будет, однако появляющиеся у членов нового совета возможности для саморекламы трудно было переоценить.

Во всяком случае это звучало: «советник премьера», «член экономического совета при правительстве», а слово «общественного» всегда можно было опустить. Не случайно в течение нескольких дней после встречи Большаков был похож на человека, выигравшего главный приз в лотерею.

Важно было и то, что новый статус, новые общественные обязанности Алексея повышали как его собственный авторитет, так и имидж возглавляемого им по совместительству Института рынка. А это, в свою очередь, автоматически отодвигало на неопределенный срок закрытие славного научного учреждения. Когда на следующий день после знаменательной для России встречи бизнесменов и банкиров с премьером Ребров заглянул во вверенный ему институт, то застал он там довольно живописную картину.

Эксперты-рыночники, тщательно скрывавшие ранее свои порочные пристрастия, открыто распивали шампанское, заливая им рабочие столы и бесценные для страны бумаги с экономическими прогнозами. От табачного дыма нельзя было продохнуть.

Появление Виктора наглая ученая поросль встретила одобрительными возгласами и топотом ног.

– Восьмое марта уже давно прошло, а Новый год еще не скоро – что мы празднуем?! – с напускной строгостью спросил Ребров. – Надеюсь, вы знаете, что бывает за распитие спиртных напитков на рабочих местах.

– Шеф, мы вам тоже нальем, но чуть позднее, – осклабился неудавшийся брокер Кузьмянков, так счастливо нашедший себя на скользкой ниве псевдонаучной экономической ворожбы. – А сейчас вам надо сходить к Большакову. От него уже два раза приходил Левон. Не иначе как вам будут цеплять орден на грудь. Вспомните тогда нас в ответной речи…

Счастливый Большаков стоял в приемной и травил какой-то анекдот своему бесцветному заму в роговых очках, симпатичной секретарше Люсе и Левону. У него было явно нерабочее настроение. Увидев Виктора, вождь подрастающих буржуев сразу увел его в свой кабинет и приказал Люсе никого к нему не пускать.

– Может, по чуть-чуть? – спросил Алексей и, не дожидаясь ответа, подошел к громадному, с дверцами от пола до потолка, шкафу, доставшемуся ему от прежних хозяев.

Поколдовав там немного, Большаков принес и поставил на журнальный столик два пузатых бокала, в которых масляно колыхалась золотисто-коричневая жидкость. Он первый протянул свой бокал, чтобы чокнуться, а потом пригубил.

Ребров тоже глотнул немного – коньяк был по-настоящему классный. Благородный напиток мгновенно разбежался по всему телу, расслабляя и веселя.

Какое-то время сидели молча. Большаков, прищурившись, с легкой улыбкой смотрел на Виктора, словно обдумывая что-то, – точно такой же дружелюбный взгляд был у него, когда Ребров впервые появился в этом кабинете с предложением создать Институт рынка. А потом Алексей решительно встал и пошел уже к другому шкафу, где у него был вмонтирован в стену сейф. Вернулся он, держа в руке пачку новеньких стодолларовых банкнот.

– Возьми, ты заработал их, – сказал Большаков, небрежно бросив деньги на стол перед Виктором. – Я хочу, чтобы ты знал, как я ценю людей, с которыми работаю. Конечно, это – и много, и мало, – он кивнул в сторону пачки. – Мало потому, что ты сделал дело на миллион долларов. А много – так как я сам беден как церковная мышь.

Ребров не спеша допил коньяк. Ему впервые таким образом давали деньги, и он даже немного растерялся. Пытался сообразить, что делать, но в голове крутилась дурацкая мысль о том, что церковные мыши пьют неплохие напитки.

– Бери-бери, ведь мы договаривались о возможных премиальных, подбодрил его Большаков. – Ты очень крупно помог мне уже во второй раз. Чего я только не делал, чтобы меня заметили в правительстве, а все решила какая-то ерунда – твой институт… Не обижайся, что я так говорю. Ты же сам знаешь цену своим… как их… экспертам и их прогнозам.

Раньше Ребров, может быть, и проглотил бы это замечание, но только не теперь:

– Между прочим, именно они помогли тебе. Будь объективен…

– Не они, а ты. Мы с тобой прекрасно знаем, что на место этих ребят можно было бы взять говорящих попугаев. Но попугаи не носят галстуки, и в президиум их на пресс-конференции не посадишь. Так что бери деньги. Ты их заслужил. И не вздумай разыгрывать здесь спектакль про бедного, но честного журналиста. Через полчаса я могу уже передумать.

Ребров еще никогда не держал в руках пачку стодолларовых банкнот. В жизни плотная стопка тоненьких зеленых бумажек выглядела довольно банально, и было удивительно, как в ней может помещаться голубое море, красивые женщины, новый костюм, комплект шин для его потрепанной «Лады». Но главное, Виктор вдруг явственно представил небольшую, уютную квартиру, которую он теперь может снять, навсегда избавившись от склочных телефонных звонков бывшей жены.

– Спасибо, – сказал Ребров и взял со стола пачку долларов, а потом небрежно засунул ее в боковой карман пиджака.

Большаков с плохо скрытым интересом наблюдал за колебаниями Реброва. И когда Виктор все же взял деньги, на лице предводителя юных буржуев промелькнуло почти физическое удовольствие.

– Если думаешь, что стал свидетелем того, как я продал душу дьяволу, то ты ошибаешься, – спокойно заметил Ребров. – Это я сделал не сейчас, а пару месяцев назад, когда согласился работать с тобой.

Замечание Виктора еще больше развеселило Алексея. В этот день ничто не могло омрачить его хорошего настроения. Он был по-настоящему счастлив и любил все человечество в целом и каждого человека в отдельности.

Глава XII

ВИД НА КРЕМЛЬ

1

Молодой человек, который сопровождал Реброва, был таким тощим и нескладным, что мог вызвать жалость даже у палача. Зато имя у него было редким и вычурным – Радомир. Очевидно, родители этого парня, прозорливо предвидя бесцветное будущее и заурядную внешность своего сына, заранее постарались хоть чем-то привлечь к нему внимание, выделить из толпы.

– Если вам и эта квартира не подойдет, то тогда я уже не знаю, что и делать, – с горестным вздохом сказал Радомир, когда они поднимались по эскалатору на станции метро «Арбатская», и его слова прозвучали так, словно Виктор был повинен в чудовищных издевательствах над ни в чем не повинным человеком.

Получив круглую сумму от Большакова, Ребров забросил все дела и занялся поиском нового, более или менее приличного жилья. В газете рекламных объявлений, брошенной ему в почтовый ящик, он выбрал первую попавшуюся риэлторскую фирму и заключил с ней договор. Однако все, что пока ему показывали, могло приглянуться разве что человеку, год до этого просидевшему в карцере.

Ко всем прочим неприятностям, риэлторская фирма приставила к Реброву этого, постоянно чем-то расстроенного, двадцатидвухлетнего парня, который вот уже две недели водил его по сдававшемуся в аренду жилью. Ребров давно бы подыскал других посредников, но боялся, что еще одного удара от жизни Радомир не перенесет. Поэтому продолжал ходить по домам и смотреть квартиры, но все с меньшим энтузиазмом.

Виктор и Радомир вышли из метро, пересекли Воздвиженку и углубились в кривые московские переулки. В них было столько же логики, сколько и во всей жизни в этой стране. Заезжий человек, а тем более иностранец, задумавший пересечь этот район, мог пойти по любому из них, но в результате оказался бы еще дальше от конечной цели путешествия, чем тогда, когда он только начинал свой путь.

Дом, в котором сдавалась квартира, находился с тыльной стороны Московской консерватории и совершенно выпадал по стилю из всего, что его окружало. Точнее, он вообще был лишен какого-либо стиля – среди старых доходных домов торчало что-то серое, прямоугольное, построенное уже после войны.