Страна игроков - Иван Жагель

Вначале Хрусталев зацепился за, казалось бы, вполне невинную статью, опубликованную на полосе «Культура». В ней речь шла о планах столичного правительства реконструировать несколько кварталов города с исторической застройкой. Автор – какая-то рефлексивная дама – с трагическими интонациями писала, что как только эту часть старой Москвы реконструируют и отремонтируют, то сразу пропадет ее очарование. Мол, исчезнут старинные особняки, уютные московские дворики, а на их месте возникнет лубочная картинка для туристов.

На следующий день Роман попросил слова на планерке и, тыча указательным пальцем в лежавшую перед ним газету, сказал:

– Я совсем уже запутался в том, что, с ведома редколлегии, попадает у нас на полосы. Ровно неделю назад в «Трибуне» была статья, говорившая, что историческая часть Москвы приходит в упадок, разрушается, что у правительства нет денег на ее ремонт. Теперь же мы льем крокодиловы слезы из-за того, что столичные власти пытаются хотя бы один район привести в порядок.

– Вы против, чтобы на страницах нашей газеты высказывались разные точки зрения?! – с плохо скрытым раздражением спросил Семипалатинский. Хотели бы, чтобы у всех, как раньше, была одна позиция – партийная?!

– Вы же прекрасно понимаете, что я выступаю не против публикации разных точек зрения, – продолжал спорить Роман. – К сожалению, пропуском для любого материала на газетную полосу у нас стало не наличие в нем здравого смысла, а отрицание всего, что делается вокруг. То есть хотят ремонтировать дома – плохо, не хотят – еще хуже. Причем все это пишется с истеричными интонациями, с надрывом. Каждому хочется быть не просто журналистом, а совестью нации.

Демарш Хрусталева закончился тем, что из очередного номера газеты главный снял, под какими-то надуманными предлогами, две статьи сотрудников отдела экономики. Однако через день Хрусталев нашел новый повод для выяснения отношений с редколлегией. К тому же в этот раз еще более пустяковый, чем прежде.

Протест Романа вызвала статья о том, что в связи с падением курса рубля резко сократились объемы импорта сигарет. Ему не понравилась даже не сама статья, а ее заголовок: «Грозит ли российским курильщикам никотиновый голод?»

– Почему – голод?! – задал Хрусталев вопрос на очередной планерке. Конечно, некоторые люди не могут обходиться без табака, но зачем в данном случае нужна патетика?! Зачем наша газета разжигает страсти?! Разве речь идет о последнем куске хлеба?!

– Вы уже переходите всякие границы! – вскипел Семипалатинский, теряя всю свою интеллигентность. – Превращаете планерки в базар, спорите по всяким пустякам!

– Как можно говорить о пустяках, если мы внедряем в сознание наших соотечественников, что им грозит какой-то голод?! – упрямился Роман. Когда читаешь родную газету, то кажется, что вокруг нас – холод, болезни, разруха, а главное, что при прежнем, коммунистическом режиме было лучше.

За всеми этими дрязгами у Хрусталева руки не доходили до руководства отделом. Вместо того чтобы читать заметки своих подчиненных, он штудировал «Народную трибуну» от корки до корки, выискивая очередные примеры, как он говорил, «самоутверждения российской интеллигенции с помощью мазохизма и нигилизма». Он развивал эту тему на планерках, в буфете, в кабинетах своих коллег, не замечая, что его все уже начинают избегать.

Ребров, переживая за своего начальника, как-то попытался дипломатично убедить Хрусталева выбросить из головы дурацкую затею доказать что-то редколлегии. Однако только нарвался на грубость.

– Знаешь, – сказал Роман, – когда на тебя все накинулись после публикации той статьи о компании, торговавшей нефтью, и смерти ее президента, я встал на твою сторону, потому что думал, ты совсем другой. Но теперь вижу: ты хорошо вписываешься в славный коллектив редакции «Трибуны», стал здесь почти своим! А эти твои шашни с Союзом молодых предпринимателей… Ты оказался живуч и изворотлив…

Как и всякий холерик, Хрусталев через полчаса остыл и, вызвав Реброва, попытался смягчить свою грубость. Он говорил, что не хотел обижать Виктора, что вообще имел в виду совсем другое. Потом оба делали вид, что между ними ничего не произошло, но никогда их взаимоотношения уже не были такими доверительными, такими дружескими, как прежде.

Глава XI

ФЛИРТ С ВЛАСТЬЮ

1

Уже через три-четыре недели после официального открытия Института рынка при Союзе молодых российских предпринимателей работа этого весьма специфического научного учреждения стала напоминать отлаженный конвейер. Дружная команда экспертов-рыночников с неутомимостью пчел снимала информационную пыльцу с факсов, телетайпов, экранов компьютеров и готовила на такой основе крутое варево экономических страшилок, способных удовлетворить самый изощренный и даже извращенный журналистский вкус.

Чаще стали проходить и пресс-конференции института – минимум два раза в неделю. И на каждой из них выносилось несколько, не подлежащих обжалованию, смертных приговоров, как-то: российскому машиностроению, национальной денежной единице, мясомолочной отрасли сельского хозяйства, золотодобывающей и чулочной промышленности, производству древесностружечных плит в Сибири и кустарным промыслам в селе Великая Белозерка Псковской области.

По наблюдениям Виктора Реброва, примерно половина журналистов, посещавших их пресс-трибуналы, делала это не более одного-двух раз. Но были и такие, кто обосновывался в Институте рынка «всерьез и надолго», находя здесь бездонный источник информации, которую затем надо было всего лишь более или менее связно изложить.

Короче говоря, работа этого микроучреждения приобретала устойчивый и даже рутинный характер, что, впрочем, позволило Реброву переложить многие обязанности по руководству институтом на плечи неудавшегося брокера Кузьмянкова, все более и более выбивавшегося в лидеры в их небольшом коллективе. Однако в скучных буднях случались и приятные неожиданности.

Однажды на очередную пресс-конференцию в буквальном смысле слова прилетела Маша Момот. Ребров увидел ее еще в коридоре. Она шла так быстро, что за плечами у нее, словно от ветра, развевался повязанный на шее легкий шарф. Виктор вспомнил, что именно такой он видел Машу в холле сочинской гостиницы, когда она неслась за «теневым премьером» Грудниным.

Заметив Реброва, Маша взвизгнула от восторга и бросилась ему на шею. Затем оттащила в сторону от собиравшихся журналистов и без всяких дипломатических подходов в упор спросила:

– Я слышала, что именно ты заварил всю эту кашу? Правда? – Она кивнула в сторону комнаты, перед входом в которую висела табличка с надписью «Институт рынка».

– Кто тебе сказал? – ушел от прямого ответа Виктор, понимая, что рано или поздно она вытянет из него все.

– Один мой корреспондент. Он регулярно пасется на ваших пресс-конференциях. И я решила сама посмотреть, что это за Институт рынка и с чем его едят.

– Твой корреспондент?!

– Так ты еще ничего не знаешь?! Теперь у меня есть своя газета! воскликнула она.

– Поздравляю! – искренне обрадовался Ребров. – Значит, этот, из инвестиционной корпорации… ну, к которому мы ходили, все-таки дал тебе деньги на издание газеты?

– Ты имеешь в виду Соломатина? – презрительно уточнила Маша. – Хо-хо! Этот даст… Знаешь, не люблю мужиков, похожих на студень. Если Груднин хотел, но не мог… достать деньги на газету, то Соломатин вообще ничего не хочет. У него нет чувств. Это человек без эмоций – рыба, медуза! Его нельзя зажечь…

– Кто же тебе помог?

– Есть классные мужики из московского правительства! Мне просто повезло, что я их встретила! – Ее лицо опять загорелось восторженным огнем, хотя несколько секунд назад, вспоминая ни в чем не повинного Соломатина, она брезгливо кривила губы.

– А что за газета? – заинтересовался Ребров.

– Она называется «День столицы». Еще не видел? Массовое издание, рассчитанное на обывателя…

– Ты же хотела делать экономическую газету… хотя в последний раз ты говорила о какой-то инвестиционной… Если, конечно, может быть такая, слегка подколол ее Виктор.

Маша никак не отреагировала на его иронию:

– Знаешь, я поняла, что начинать надо с массового издания, рассчитанного на десятки, сотни тысяч читателей. Только такое быстро окупится и начнет приносить прибыль, вот тогда можно будет наладить выпуск и экономических, и политических, и других газет.

Ее уверенность в том, что когда-нибудь она станет газетным магнатом, была такой же сильной, как вера в Бога монаха, похоронившего себя в монастыре в неприступной скалистой пустыне под Иерусалимом.

На пресс-конференции Маша сидела в первом ряду и задавала много вопросов. Своей любознательностью, а больше красивыми ногами она вконец извела экс-брокера Кузьмянкова, который все время похотливо улыбался, рассказывая о трагическом положении российской экономики.