Явка до востребования - Василий Окулов

Пока машинистка перепечатывала прошение, Ксения Александровна рассказала, что вес это время она не спала, а думала, как ей дальше жить, и поняла, что оставаться во Франции больше не может.

Не прошло и двух месяцев, как Ксения Александровна Куприна стала гражданкой СССР. Союз писателей сообщил, что ей будет предоставлена квартира в Москве, на Фрунзенской набережной, деньги на обустройство и ведутся переговоры о зачислении её в труппу Камерного театра. Кроме того, в письме было сказано, что Литературный фонд Союза писателей готов купить архив А.И. Куприна. Услышав все это, Ксения Александровна расплакалась.

Несколько дней спустя она получила в консульском отделе посольства «серпастый-молоткастый» и стала готовиться к отъезду на Родину. Она уже не боялась ДСТ и продолжала работать с делегациями. Времени при этом даром не теряла: дотошно расспрашивала всех, что в Москве есть и что почем, чего нет, что нужно купить и взять с собой.

Как-то вечером она позвонила мне и пригласила на ужин в ресторан одного из известных и дорогах отелей Парижа, объяснив, что свою квартиру уже сдала и до отъезда будет жить в отеле. Сияющая и довольная, она встретила меня на пороге номера-люкс. Показав свое жилище, сказала, что эту «роскошь» ей предоставил старый друг — Владимир Маковский — сын художника. И тут же, не скрывая негодования, продолжила: «Можете себе представить, что жена Володи, коренная парижанка, чем очень гордится, ненавидит русскую живопись, и он вынужден хранить полотна отца в подвале. Картины Маковского в подвале! Шедевры! И это люди, считающие себя солью земли».

За ужином она рассказала, что получила архив отца. Уезжая в Москву, он, недовольный ее отказом ехать с ними, назвал её легкомысленной девчонкой и не доверил ей храпение бумаг. Все эти годы они лежали у одного из его друзей. Рассказала и о том, что сумела распродать ненужные вещи и, самое главное, получила полтора миллиона франков комиссионных за то, что нашла владельцу квартиры нового солидного квартиросъемщика. На полученные деньги купила и отправила в Москву мебель для новой квартиры.

Месяца через три я получил от Ксении Александровны письмо. Там была такая фраза: «Я настоящая москвичка, на одном дыхании могу обежать ГУМ». Она писала, что принята в Камерный театр, что архив отца куплен Литературным фондом, а сама она скоро будет писательницей: ее уговорили написать книгу об отце.

К счастью, у Ксении Александровны все сложилось хорошо. Она нашла Родину. Была обеспечена работой. Написала книгу «Мой отец — И.А. Куприн». Дважды я видел ее на сцене театра. А однажды, случайно, встретил в гастрономе около своего дома. Вернувшись из Парижа, я тоже получил квартиру на Фрунзенской набережной. Мы оказались соседями.

10. МИРОНЕНКО — ДРУГ МАРШАЛА

При возвращении с одного из оперативных мероприятий ливень загнал нас с товарищем в таверну. Как хорошо, что кафе, бары и таверны в Париже на каждом шагу. Это еще Николай Михайлович Карамзин оценил, путешествуя по Франции в 1789–1790 годах: «Что может быть счастливее этой выдумки. Вы идете по улице, устали, хотите отдохнуть: вам открывают дверь в залу, чисто прибранную, где за несколько копеек освежитесь лимонадом, мороженым, почитаете газеты… Люди небогатые осенью, зимою находят тут убежище от холода, камин, светлый огонь, перед которым могут сидеть как дома, не платя ничего и еще пользоваться удобствами общества».

Мы вошли в небольшой светлый со вкусом отделанный зал. За стойкой бара — хозяйка, интеллигентная седовласая женщина лет шестидесяти с живыми глазами и доброй улыбкой.

Мы если за столик и заговорили. Услышав русскую речь, хозяйка подняла голову, по-свойски весело подмигнула нам и скрылась за шторой, отделяющей зал от служебных помещений. Несколько минут спустя к нам вышел широко улыбающийся мужчина чуть старше дамы и, приветливо протянув руки, мягко и певуче произнес: «Здравствуйте, как я рад, что у меня русские гости! Я давно не говорил ни по-русски, ни по-украински. Моя жена русский язык понимает, но говорить не может. Она австриячка и русский ей не дается. Моя фамилия Мироненко. Родом я из-под Полтавы». Он радушно пригласил нас пообедать «по-домашнему». Мы согласились: жены и дети были на даче, готовить самим не хотелось, да и скучно одним ужинать. А тут хозяин, приветливый и разговорчивый. Может что-нибудь интересное расскажет. А, может, и сам пригодится когда-нибудь на что-нибудь.

Поставив на стол бутылку вина, хозяин пошел распорядиться на кухню. Вернувшись, подсел к нам. Узнав, что мы советские дипломаты, он рассказал, что на Украине живет его сводный брат. Во время Великой Отечественной войны он командовал партизанским отрядом, теперь — председатель колхоза. «Извините, что сел к вам, но мне приятно поговорить с соотечественниками и, что греха таить, хочется выговориться». Выпив за встречу, он поведал нам о своей жизни, полной необыкновенных приключений.

Родился Мироненко в крестьянской семье на Украине недалеко от Полтавы. Учился в сельской школе, потом — в начальном техническом училище. В 1914 году был призван в армию. Начал войну на границе, был ранен, а после госпиталя попал во 2-й полк 1-й бригады Русского экспедиционного корпуса, в составе которого в 1916-м отбыл воевать во Францию — в благодатную провинцию Шампань.

Храбро воевал солдат Мироненко: был награжден Георгиевским крестом и французской медалью. В сентябре семнадцатого, после подавления мятежа солдат и офицеров Экспедиционного корпуса в лагере Ла Куртин и проведенной французами «сортировки» русских военнослужащих, он был отправлен на каторгу в Африку. (Тут наш хозяин снова отлучился на кухню и вернулся с мясной кулебякой, наваристым борщом и графинчиком водки, настоянной на каких-то травах.)

«К счастью, — продолжал он, — в Марселе при выгрузке из эшелона мне удалось бежать. Несколько дней скрывался на свалках, а йотом через пролом в заборе проник в порт. Мне повезло: нанялся матросом на пароход, отходивший в Венесуэлу. Капиталу позарез нужен был человек, он даже документы мои не посмотрел… Матрос из меня не вышел, но были оценены мои кулинарные способности. Простые люди всюду одинаковы, и латиносы с удовольствием ели мои галушки, котлеты. Даже борщ им варил, только без старого сала».

В Венесуэле Мироненко списался с парохода и какое-то время жил случайными заработками, ночевал в парках, пока не нашел место рабочего в одном из ресторанов в центре Каракаса. Делал всю черную работу, пи от чего не отказывался, тем, видно, и понравился хозяину.

«Он помог мне и вид на жительство выправить. С поварами и официантами ресторана тоже добрые отношения сложились. И однажды на своем плохом французском я попросил у хозяина разрешения приготовить на кухне угощение для моих друзей — поваров и официантов. Я объяснил ему, что умею готовить, а повод для торжества — мой день рождения. Удивительно, но хозяин понял меня и разрешил устроить „пир“. Больше того, он пришел „снять пробу“. Моя стряпня ему понравилась, и назавтра, после непродолжительного разговора, он предложил мне работать поваром. Так, можно сказать, случайно, началась моя поварская карьера, которой верен по сей день».

Это было лишь начало. Через какое-то время украинские и русские блюда Мироненко стали включать в меню, и они имели успех. В городе заговорили о ресторане и о русском поваре. И однажды один из постоянных посетителей, вхожий во дворец президента страны, предложил ему работу на президентской кухне. Там Мироненко прослужил три года.

Все было хорошо, да тянуло солдата на Родину. Если уж не на Украину, так хотя бы в Европу, все ближе к дому. И он решил уехать. Самый дешевый способ путешествовать — наняться на один рейс на пароход, неважно на какую работу. Его взяли поваром на пассажирский лайнер, отправлявшийся в Лондон. Там, как и в Венесуэле, он ушел с парохода, надеясь остаться в Англии, но получить разрешение на проживание не удалось. Полиция требовала «солидный» документ, удостоверяющий личность, а у него было лишь временное разрешение на проживание в Венесуэле, да чудом сохранившаяся солдатская книжка на французском языке. Снова пришлось отправиться в плавание, и только через полтора года, с помощью администрации Общества пароходных ресторанов, он получил право на проживание в Лондоне.

Повара, да еще знающие такую экзотическую кухню, как русская, пользовались в ту пору большим спросом, и Мироненко устроился в престижный ресторан с хорошей зарплатой. Это был большой успех, а вслед за ним пришло счастье: познакомился с очаровательной девушкой родом из Австрии. Она служила бонной в семье какого-то лорда. Скоро они поженились.

«Мы были смешной парой, — говорил Мироненко, поглядывая на жену, стоявшую за стойкой, — в любви объяснялись на смеси немецкого, французского, английского, испанского языков. А иногда, для убедительности, я вставлял в свою речь украинские и русские слова. И вот уж более тридцати лет живем вместе, две дочери у нас».