Явка до востребования - Василий Окулов

Это была Ксения Куприна, дочь известного русского писателя Александра Ивановича Куприна. Как только она представилась, стало понятно, откуда в ее облике эта едва уловимая «восточинка»: ее бабушка но линии отца — княжна Куланчакова — была из татарского рода.

О цели визита Ксения Александровна сказала просто и без обиняков: «Оказалась в затруднительном материальном положении. Зашла узнать, нет ли для нее в посольстве какой-нибудь работы». И добавила, что кроме русского и французского свободно владеет английским и немецким языками. Могла бы работать переводчиком, но только устным, поскольку языки учила походя, и писать ни на одном из них, в том числе и на русском, грамотно не умеет. И никаких документов об образовании у нес нет.

Мне она подходила и без документов. Ее приход был для нас подарком. В те годы во Францию приезжало много советских делегаций и артистических коллективов, как правило, без переводчиков. Это создавало посольству трудности, поскольку переводчиков в штате не было. И я, не раздумывая, предложил ей поработать с делегациями. Она тут же согласилась. Увидев такую поспешность с ее стороны, я счел нужным предупредить, что платить много не смогу, но на хлеб с маслом хватит.

Мы разговорились с Ксенией Александровной, и вот что я запомнил из ее рассказа и узнал позже о семье Куприных и ее жизни в Париже.

В 1911 году преуспевающий писатель А.И. Куприн покупает в Гатчине в кредит «зеленый пятикомнатный домик». Одна за другой выходят его книги, материально семья обеспечена. Так было до Первой мировой войны.

В августе 1914 года поручик запаса А.И. Куприн стал военным журналистом и уехал в действующую армию. А его жена — Елизавета Морицовна, сестра милосердия Русско-японской войны — открывает в доме маленький, на 10 коек, домашний госпиталь для раненых солдат.

Февральская революция застала Куприна в Гельсингфорсе. Он тут же приехал в Петроград. К дому Романовых Алексадр Иванович относился с антипатией, о свержении Николая II не жалел, и в событиях первых революционных дней увидел подтверждение своей мечты о будущей свободной и сильной России. Но голод и разруха, наступившие вслед за революцией, привели его в замешательство. Началась борьба за выживание. Октябрьская революция тоже не принесла народу избавления ни от голода, ни от холода, ни от болезней. Все это коснулось и семьи Куприна. И революцию он не принял. В петроградских газетах постоянно печатались его фельетоны, в которых он крайне жестко оценивал «новую» послеоктябрьскую действительность.

Писал он много, но на гонорары, получаемые за публикации, не прокормишься, и Александр Иванович организовал «огородную» артель, члены которой стали сообща выращивать овощи. В одном из рассказов он писал, что у него был участок земли размером 260 кв. саженей. Он сам его вскапывал, удобрял собранным на дорогах навозом и выращивал картофель, лук, чеснок. Огород и «мешочники», менявшие продукты на одежду, обувь и другие промышленные изделия, помогли, как он говорил, им выжить.

Осенью 1919 года войска генерала Юденича заняли Гатчину. Александр Иванович был мобилизован и назначен редактором газеты Северо-Западной армии «Принсвский край». В октябре того же года в обозе армии он с семьей покинул Россию.

Куда ехать? Где преклонить голову? До истечения срока действия паспортов Куприны жили в Гельсингфорсе. Потом была Эстония. Куда дальше? Выбор ему помог сделать проживавший в Париже его друг и коллега И.А. Бунин: он снял для Куприных квартиру на одной с ним лестничной площадке в доме на Пасси, облюбованной русскими эмигрантами. 4 июля 1920 года Куприны прибыли в Париж.

Бытует мнение, что Куприн, оказавшись в эмиграции, не смог писать и плохо разбирался в политике. Но его статьи, которые он писал ещё в 1919 году, находясь в Финляндии (опубликованные позднее в книге «Мы, русские беженцы в Финляндии»), а потом — во Франции, в газете «Общее дело» и других органах русской эмиграции вплоть до 1935 года, говорят об обратном. О ком бы и о чем бы он ни писал, о Врангеле, Ленине, Троцком, Каменеве, Красине, Горьком, Гумилеве, Набокове, Ходасевиче, Малявине, Л.Толстом, И. Шмелеве, Б. Шоу, Савинкове, Плевицкой, Гончаровой, о Русской армии, о положении в России, о французской деревне, о многих и многом другом, показывают, что это был человек со сложившимися симпатиями и антипатиями. Но в его работах, часто резких, обличительных, нет, как у других писателей-эмигрантов, злобы, безразличия, отделенное™ от России. Он остается русским. Он хочет, он надеется туда вернуться.

Но правда и то, что, живя за границей, Куприн лишился сюжетов, вдохновения, читателя и элементарных условий для работы. Александр Иванович не умел, как другие, писать но памята. «Ничего, никогда не выдумывал, — говорил он о себе. — Жил я с теми, о ком писал, впитывал их в себя, барахтался страстно в жизни. Потом все постепенно отстаивалось, и нужно было только сесть за стол и взять в руки перо. А теперь что? Скука зеленая».

В Париже Куприны сразу же столкнулись с материальными трудностями. Двенадцатилетнюю Кису, так Ксению звали родные и близкие, отдали учиться в интернат монастыря «Дамы Провидения» — женское католическое учебное заведение с монастырскими правилами. Девочка страдала от невозможное™ постоянно видеть родителей, от монастырского быта, католической обрядности и чужого языка. Не меньше страдали от жизни на чужбине и ее родители. И не только от нужды, а главное — от сознания, что их дочь не сможет получить образование, которое обеспечило бы ей стабильный заработок и положение в обществе. Мало помогала и работа Елизаветы Морицовны, организовавшей переплетную мастерскую и открывшей библиотеку.

Но бывает, что жизнь делает человеку неожиданные подарки. И Ксения получила его в шестнадцать лет. Тогда сказали: «Повезло девушке!» Может, и так. Но это «повезло» было в ней самой, в ее природных данных: молодость и красота, стеснительность и детская непосредственность. И, конечно, случай! Ее взяли в знаменитый в то время Дом моделей Поля Пуаре. Медленно ходить «по языку» (подиум), поворачиваться и в считаные секунды переодеваться научилась быстро. Гораздо труднее, из-за молодости и смешливого характера, было научиться «делать лицо».

Повезло раз, повезло и второй. На одном из званых вечеров, одетая в эффектное платье от Пуаре, Ксения произвела большое впечатление на присутствующих и, главное, познакомилась с известным кинорежиссёром Марселем Лербье. И восемнадцатилетняя Киса, не имевшая ни опыта, ни образования, заключила с ним контракт и снялась в пяти его фильмах, имевших большой успех. Работ ала опа и у русских режиссеров. В фильме «С дьяволом в сердце» Ксения Александровна успешно сыграла главную роль. Иван Алексеевич Бунин вспоминал, что 3 ноября 1933 года он «с особенным удовольствием смотрел фильм под названием „Бэби“… там играла хорошенькая Киса Куприна».

Ксения стала известной актрисой. Её любили французы и особенно — русские. Её фотографии постояшю печатались на страницах французских журналов. Казалось, с ее успехами в кино должны были поправиться и материальные дела семьи, но не тут-то было: почти все её гонорары уходили на туалеты. Молодость эгоистична. Да и «положение обязывало». А в квартире в это время за неуплату отключали то газ, то электричество.

Успехи дочери в кино, с одной стороны, радовали Куприна, а с другой — печалили и огорчали: Киса, которая раньше первой читала все, что писал отец, теперь перестала интересоваться его работой. В ее отношении к родителям стали проявляться снисходительность и превосходство. Но скоро, к радости Александра Ивановича, с кино у Ксении было покончено. Русские студии, не выдержав конкуренции, закрывались одна за другой, а французские — перестали снимать артистов-иммигрантов. Ксения осталась без работы.

Угнетало Александра Ивановича и то, что оп не вписался в эмигрантскую среду, не мог разобраться в том, что происходило в русском зарубежье. Нс понимал грызни многочисленных партий: монархисты, кадеты, эсеры, различные фракции социал-демократов и пр.

От неустроенности, неудовлетворенности Александр Иванович стал выпивать, что привело к болезням. Писатель Куприн угасал на глазах. Это видели и Ксения, и её мать. Видели и окружающие.

Жизнь редко баловала русских писателей-эмигрантов. Все они бедствовали. И нужда их была порой настолько велика, что мешала не только творчеству, но и была опасной для здоровья. Это был «вопрос физического выживания». Нс было денег на питание, на врача, на лекарства.

Встречаясь со мной, работая с делегациями, Ксения Александровна никогда не жаловалась на жизнь, на судьбу, говорила о своих жизненных перипетиях как-то весело, с юмором.

Она рассказывала, что уроки, полученные ею в Доме моделей, не пропали даром. Уйдя оттуда, она окончила курсы модельеров. С детства развитый вкус, упорство, творческая фантазия и стремление к знаниям дали свои результаты. Она стала одним из лучших театральных костюмеров. Но и тут черная зависть, высокомерное и пренебрежительное отношение к иммигрантке сделали свое дело: она снова осталась без работы. Тогда она вспомнила, что она актриса. Приобретенные опыт и навыки в кино помогли ей устроиться и успешно окончить курсы театрального искусства, а затем — поступить в театр. Однако скоро ей пришлось уйти и оттуда: коллеги-француженки не хотели делить с иностранкой первые роли, а она не хотела всю жизнь быть на вторых.