Пламя возмездия - Биверли Бирн

На другом конце провода наступила продолжительная пауза.

– Хорошо, милорд. Спасибо за то, что вы разъяснили мне вашу позицию.

– Не за что, не за что, старина. Кстати, как вы думаете, другие брокеры сталкиваются с теми же проблемами? Я имею в виду этот заем Мендоза-Бэнк?

– Боюсь, что да, сэр. В Сити сегодня нет другой темы для разговоров.

– Понимаю. Ну ладно, жаль, что вы теряете комиссионные на этом деле, Драммонд. Тем не менее, дела обстоят именно так.

После того, как разговор с брокером был закончен, Шэррик поймал себя на том, что довольно потирал руки. Точь-в-точь как злодей из какой-нибудь мелодрамы. Он усмехнулся. И улыбка еще не сошла с его лица, когда в кабинет вошел Джоунз.

– Вы выпьете свой чай здесь, сэр?

– Почему бы и нет? Думаю, что здесь.

Он питал слабость к полумраку этого кабинета, который способствовал тому, чтобы, усевшись в кресле, отдаться во власть грез, погрузиться в мечтания. Он ведь всегда любил помечтать, еще с тех пор, как был мальчишкой. Этой мечтательности он был обязан трем столетиям, на протяжении которых его предки жили в Ирландии. Они и добавили к его англо-саксонскому характеру склонность к приключениям, романтичность. Ах, эта проклятая нога, снова разболелась, явно к перемене погоды. Шэррик уселся поудобнее и принялся массировать ее, в ожидании, пока не прибудет его чай.

Вскоре с подносом вернулся дворецкий. Лорд пил всегда только китайский чай, индийского не признавал. Особенно любил эту темную ароматную смесь под названием «Лап сан coy чжонг», которую он пил, добавив лишь щепотку сахара. Рядом на блюдечке лежала одна из его любимых пшеничных лепешек, уже нарезанная на ломтики и покрытая салфеткой. Она тоже была частью ритуала, совершавшегося каждый день в одно и то же время с точностью до минуты. Увидев поднос, Шэррик одобрительно кивнул.

– Очень хорошо, спасибо, Джоунз.

– Рад услужить, сэр. А вот это пришло с утренней почтой. Дворецкий подал ему конверт. Шэррику было достаточно одного взгляда, чтобы узнать почерк на конверте. Дождавшись, когда Джоунз удалится, Шэррик вскочил и поспешно взял со стола костяной нож для вскрытия конвертов. Послание было кратким: ПРИНИМАЮ С УДОВОЛЬСТВИЕМ. И все. Никакой подписи под этим не было. Она была не нужна.

Было пять часов пополудни, когда Филипп Джонсон вошел в кабинет своего руководителя с объемистой стопкой бумаг.

– Вот здесь все сообщения, сэр.

Норман сидел спиной к столу, повернувшись вместе с креслом к окну, и созерцал обычное оживление на Лоуэр Слоан-стрит.

– Благодарю, Филипп. Положите их.

– Да, сэр.

– Филипп, вас сегодня не очень утомили?

Норман показал вверх. Он сегодня заперся с утра на весь день в этом кабинете, предупредив секретаря, чтобы к нему никого не пускали и никого с ним не соединяли. Разумеется, это не могло удержать ни Генри, ни Чарльза, ни Тимоти от попыток нарушить его уединение, но Джонсон был неумолим. Значительно сложнее было бы отвертеться от беседы с главным компаньоном, но Джемми сегодня, слава Богу, не было, он все еще пребывал в Уэстлэйке. Там они, тоже слава Богу, еще не обзавелись телефоном. Завтрашняя почта доставит все, что должно от него прийти. А сегодня Норману предстояло увертываться от наскоков этой троицы.

– Нет, не было ничего такого, с чем бы я не сумел справиться, сэр, – как всегда ответил Филипп Джонсон.

– Я в этом не сомневаюсь. Вы на своем месте, Филипп, как всегда. Я вам очень благодарен.

– Это я вам благодарен, сэр.

– Не стоит, Филипп. Идите домой, нет смысла торчать здесь. Делать здесь нечего, во всяком случае, сегодня.

– Очень хорошо, сэр, если я вам действительно не нужен…

– Действительно не нужны. Приятного вам вечера.

– Вам тоже, мистер Норман.

То, что Джонсон обращался к нему по имени, не было проявлением фамильярности. Скорее это была необходимость. В банке сосредоточилось так много Мендоза, что употребление фамилии вызывало путаницу – с полдюжины близких и дальних родственников работали здесь, и постепенно в практику вошло обращение по имени.

– Я приду завтра рано утром, мистер Норман – заверил его секретарь, уходя. – К семи, если позволите. Надо бы заняться… Заняться тем, что заслуживает самого серьезного внимания.

– Отличная идея, Джонсон.

Вскоре Норман снова пребывал в одиночестве, не теша себя иллюзиями относительно содержания доставленных сюда Джонсоном сообщении, стопкой лежащих на его столе. Основную информацию он получил уже к полудню. Было продано всего десять процентов облигаций. Это означало, что банку, для того чтобы поддержать заем, предстояло выкупать их самому, причем по рыночной цене. Такое уже случалось, и не один раз, но тогда у них не было такого острого недостатка в наличных деньгах, как сейчас. Кроме того, к сложной ситуации внутри банка добавились и внешние осложнения, вызванные недоброжелательством этого субъекта. Именно это недоброжелательство костью в горле стояло у Нормана. Он не мог похвастаться тем, что хорошо знал этого Шэррика, в общем и целом это было довольно поверхностное знакомство. Они, разумеется, более или менее регулярно встречались в клубе, членами которого оба являлись, иногда и на иных общественных сборищах. Насколько Норман мог припомнить, никаких совместных акций у них не было, их интересы никогда не пересекались. Чего ради этому ублюдку вздумалось всадить нож ему в спину? Именно так это и могло быть истолковано, какими бы мотивами не руководствовался лорд Шэррик. И, надо было сказать, сделано это было блестяще. Норман понимал, что, не выяснив истинных намерений этого Шэррика, он не мог приступать к восстановлению всего разрушенного.

Привычка к конспирации стала у Лилы второй натурой. Открыв окно кэба, она крикнула извозчику, чтобы тот остановился в конце Кенсингтон Гарденс, и от Александрийских ворот к Ройяль Альберт-холлу она шла пешком. Это было недалеко, но ее наряд не подходил для пеших прогулок и, поднимаясь по широким ступеням величественного здания, она почувствовала, как у нее вспотело лицо. Лила уже пожалела, что прибегла к этому маневру – теперь уже можно было не опасаться слежки. Время вынюхиваний и высматриваний кончилось, сказала она себе. Кошка была среди голубей и теперь уже никто не в силах остановить эту резню. Хотя…

Шэррик ожидал ее появления. Черная Вдова выглядела в этот день так, что глаз не оторвешь. На голове у нее красовалась высокая прическа. Шляпы не было, лишь черная шелковая роза была приколота рядом с пряжкой. Ее платье было сдержанным, простым и, несомненно, безумно дорогим. Рукава из полупрозрачного черного шелка, прилегающий лиф, украшенный гагатовым бисерным шитьем, широкая шелковая юбка, делавшая ее бедра шире, постепенно переходила в небольшой шлейф. Вечер был теплым, поэтому единственным ее аксессуаром было черное боа.

– Ты великолепна, Лила, – вырвалось у него, когда они встретились. – Ты превосходно выглядишь.

– Благодарю. В твоей записке было сказано, что сегодня нам предстоит опера и ужин. И я сочла это за праздник.

– Извини меня за то, что не заехал за тобой в отель, мне это показалось несколько неразумным.

– Мне это тоже бы показалось неразумным, – согласилась она. – Хотя ведь это только до сегодняшнего дня мы играли в секреты, а теперь нужды в них нет. – Она улыбнулась и заглянула ему в лицо. – Разве что, совсем немножко.

Оказавшись ближе, он заметил, что ее черная роза в волосах была украшена россыпью бриллиантов, а приглядевшись к ее наряду, он понял, что платье ее не иначе, как от Уорта. Вкусы и причуды Лилы сильно изменились с тех пор, как она перестала быть девочкой из дублинских трущоб. Но, аристократ до мозга костей, Шэррик не задумывался о ее происхождении. Он даже находил это обстоятельство пикантным, вносившим особый шарм в их отношения.

– Я так рад, что ты выбралась.

Лила оперлась на него, ощутив приятное тепло рукава его тонкой шерсти фрака, восхищаясь безукоризненной белизной его накрахмаленной рубашки, расшитой жемчужинами.

– Ты и сам очень элегантен. Кстати, твоя записка была подписана «Фергус», и я так до конца и не была уверена, с кем мне предстояла встреча: с мистером Келли или лордом Шэрриком, – не без кокетства призналась она.

– И с тем и с другим в одном лице, – ответил он, нежно взяв ее руку в свою и увлекая ее к лестнице, ведущей в партер. – Хотя провинциальный ирландский выговор Келли так режет слух, и его музыкальные вкусы вряд ли добираются до Вагнера, – пошутил он.

Лила засмеялась тихим смехом.

– Как я тебе сказала во время нашей последней встречи: ничто не способно доставить тебе такого удовольствия, как твоя двойная жизнь.

– А что, разве в этом мире есть что-то, что не доставляет удовольствия?

– К сожалению, есть.

Они нашли в партере свои места и, усадив ее, Шэррик склонился к ней, чтобы шепотом поведать ей о том разговоре, который он вел сегодня со своим брокером Драммондом, но свет в зале стал медленно гаснуть и он так и не успел ей ничего рассказать.