По льду (СИ) - Анна Кострова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Водитель как раз сообщил об исправности двигателя Звягинцеву, и Сергей Петрович приказал всем рассаживаться по местам. «Лисы» под обсуждения попадали на сиденья. Рев мотора оповестил о готовности к отправлению. Водитель плавно надавил на педаль газа, и в следующую минуту он вырулил с поляны на дорогу. Включилось радио. Популярные музыкальные треки раздались в динамиках.
В автобусе Николай занял последние четверные кресла. После недавнего разоблачения ему захотелось побыть наедине со своими мыслями. Он откинулся на спинку кресла и открыл роман Толстого. Первые минуты чтения были бессмысленными. Как бы Коля ни пытался собрать буквы в слова, а слова — в целые предложения, он никак не мог уловить суть повествования. Его концентрация распределилась в собственные мысли, а не в чтение. Разум периодически отключался и отсылал Николая в воспоминания прошедших суток. Внутренний конфликт довлел на него с нарастающей силой.
Захлопнув книгу, Коля прошелся пальцами вдоль шероховатого корешка, а затем уставился на обложку коллекционного старинного издания. Красиво выгравированные буквы золотистого цвета ненадолго привлекли его внимание. Однако навязчивые мысли продолжали лезть в голову вместе с отголосками фраз Леши.
Догадки всей команды оказались истинными фактами? Эту ночь ты провел с нашим пресс-секретарем?
Литвинов сжал пальцами книгу, а затем резко распахнул ее. Закладка улетела куда-то вниз. Но ему безразлично.
Между мужчиной и женщиной часто возникает влечение.
Ложь. Произошедшее ничего не меняет. Это не влечение, а обязательство, присущее правильному воспитанию. Точно. Это что угодно, но не влечение. Ведь он ничего об этом не ведает.
Николай стиснул челюсти и, разгладив ладонью страницы, принялся читать. На этот раз ему удалось сосредоточиться. Пейзаж Лысых Гор нарисовался в голове: аллея на подъезде к дому, каменная дорожка, сторожка, сад со сливами и липами, оранжерея, скамейка, на которой любит сидеть старый князь Болконский. От имения веяло уютом, и на короткий миг Коле захотелось того же: оказаться на той же лавочке среди кустов роз и магнолий и без умолку болтать с матерью об обыденных вещах. Мне хотелось бы, чтобы ты научила меня обычным вещам, мама.
Страница перелистывалась за страницей. Погрузившись в чтение, Литвинов не заметил, как на сиденье перед ним оказалась Костенко. Стоя на коленях, Аня перекинулась через спинку, облокотившись на нее, и пристально изучила обложку старинного издания. Не получив никакого внимания, протянула руку вперед и указательным пальцем коснулась корешка книги.
— Эй, ты теперь будешь меня избегать? — полушепотом спросила Аня.
Николай оторвался от книги, прижав ее к груди, и наклонился вперед.
— Я чувствую себя очень неловко, — его щеки снова порозовели.
Костенко улыбнулась и смерила его удивленным взором, будто бы никак не могла взять в толк, почему Коле неловко от заурядной ночевки.
— Ночевать со мной в палатке было вполне прилично и … героично! Ты ведь знал, что я боюсь насекомых.
— А команда не знала! — Литвинов направил взор на Лисов, которые активно обсуждали кемпинг. — И теперь все посылают на нас косые взгляды. А то, что ты сейчас здесь, только подпитывает их догадки.
— Да брось ты! — Аня оглянулась назад.
— Бросить? — бровь Коли приняла форму дуги. — Выдержать напористый взгляд твоего друга было непросто! Он отчитал меня как школьника после того, как увидел нас вместе. Это в твоих глазах ночевка со мной оказалась приличной. А Федя так вовсе не считает.
— Ты смешной и забавный, — сказала вдруг Аня вместо оправданий. Уголки ее губ вздернулись вверх.
Николай забавного и смешного видел в этом мало. Он лишь томно вздохнул и перевел внимание на книгу: на их разговор уже слетелись командные уши. Подкармливать их изголодавшееся любопытство он был не намерен.
— Ты ведь просто мой друг, — сделав акцент на последнем слове, сказала Костенко. Она знала, что Лисы их слушали, и хотела, чтобы услышали. — Я же могу так считать? — уже спокойно спросила она.
— Пожалуй.
Такая формулировка Коле вполне нравилась. По крайней мере, с таким убеждением ему будет проще: роящиеся в голове мысли не будут давить на него. Дружба не встанет между ним и хоккеем. В конце концов, Александр Юрьевич не вправе выбирать Николаю друзей.
— Не думала, что «Война и мир» еще в моде. Мне казалось, это давно наскучивший роман, который навязывают в школе, — сказала Аня, присев по левую сторону от Николая.
— Классика всегда в моде, — спокойно ответил Литвинов и перелистнул страницу. — Особенно если герои откликаются у тебя в сердце.
— И чем же роман Толстого привлек тебя? — в ее глазах виднелось разразившееся любопытство.
— В нем гораздо больше смысла, чем в современном мире.
Аня, сложив руки на груди, откинулась на спинку сиденья, обитого мягкой черной тканью. Посмотрела на проход между рядами и следы от кроссовок, оставленные на серебристом покрытии, и уставилась в одну точку. На миг она смолкла, обдумывая слова Литвинова. Затем улыбнулась, вообразив, насколько богат и интересен внутренний мир Николая, который пока не поддавался изучению, словно он был покрыт панцирем или стальным куполом.
За месяц Костенко составила себе его автопортрет, однако деталей в нем все же не хватало. Николай казался ей моментами черствым, что он оправдывал сдержанностью, а иногда слишком чувствительным. Он был умен во многом и мог разобраться в самом неподатливом обычному разуму вопросе, но наивен в простых вещах. Он разбирался в науке и экономике, но не смыслил в любви. Он кружился во взрослом и серьезном мире, но ни разу не сидел под ночным небом и не обсуждал с девушками нелепые истории. Вчерашний разговор в кругу команды, в котором была затронута личность Александра Юрьевича, показал ей, что в устройстве внутреннего мира Литвинова все не так просто и что главная причина — его отец. Что же все-таки между ними происходило, оставалось для Костенко тайной за семью печатями.
В момент, когда Аня повернула голову в его сторону, Николай склонился над книгой и задумчиво нахмурил густые светлые брови, подперев подбородок двумя пальцами. Его взгляд был серьезным. Сосредоточенность на сюжете романа Толстого почему-то позабавила Костенко. Тщательно изучив острые очертания его лица, она потянулась к нему, тонкими холодными пальцами коснувшись его щеки.
Николай дернулся и растерянно взглянул на нее. Дыхание замедлилось, а пальцы оказались прижатыми резко захлопнутой книгой.
— У тебя пластырь отклеивается, — пояснила Костенко, заметив обескураженность Литвинова.
Расстояние между ними было катастрофически близким. И Коле это вовсе не нравилось. Он откашлялся и отодвинулся от нее на одно сиденье. Положил книгу на колени, высунув прижатые пальцы,
