Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

при кашле кровь так незначительна. Больше всего в болезни ее пугала вероятность кровоизлияний, уносящих из тела жизнь так, как происходило с сестрой Анны, но в данный момент она понимала, что, по крайней мере, от этого в значительной степени избавлена.

'Бедная Белла', - произнесла Анна еле слышно. 'В последние недели я так часто о ней вспоминала. Как ужасно, должно быть, это для нее оказалось, Ричард. Всегда тяжелее умирать, если в твоей жизни присутствовало мало счастья, намного тяжелее. Может появиться чувство, что тебя обманули. Я никогда тебе не говорила, но в течение долгого времени после смерти Беллы я считала себя такой виноватой, - ведь ей радость едва улыбнулась, тогда как мне...я в ней купалась'.

Ричард дотронулся до ее руки. 'В тот день, когда я отыскал тебя в той гостинице Альдгейта, то пообещал, что позабочусь о тебе, будучи уверен...действительно уверен, что смогу, Анна, уверен, что сумею уберечь тебя ото всего зла и сделать то, что твой отец и Ланкастер-'

'Замолчи', - ответила Анна, - 'замолчи. Ты сделал, любимый, сделал. Все, что я знаю о счастье, происходит от тебя, от тебя и от Неда, от сына, которого ты мне подарил'.

Анне хотелось бы притянуть голову Ричарда к себе на грудь и погладить его по волосам, словно он был нуждающимся в утешении ребенком, как произошло бы, окажись на его месте Нед. Но даже если бы она сумела себя заставить настолько пренебречь предупреждениями врачей, у Анны не хватило бы на это сил, необходимых ей для ведения разговора.

'Матушка не в силах смириться с этим, Ричард, с моим угасанием. Ею владеет чересчур много сожалений, чересчур много мыслей о том, что она желала бы сделать по-другому. Но тебе, любимый, эти сожаления питать ни к чему. Нам не о чем жалеть. Совершенно не о чем'.

'Анна...' Ричард не мог произнести большего, чем ее имя, поднеся ладонь жены к губам и затем прижав к своей щеке. Длинные покрытые лаком ногти, являвшиеся ее самой знаменитой заботой, сейчас были коротко, как у ребенка, обрезаны. Анна предпочла это их загибанию внутрь - одному из не поддающихся объяснению проявлений снедающей тело болезни.

'Я смирилась со столь многим, Ричард, и это правда. Гнев...сейчас он полностью стих, как и страх. Я так устала, любимый, так устала...Иногда я даже думаю, что буду рада этому - оказаться в мире...и встретиться с Недом. Я не смирилась лишь с тем, что придется тебя оставить, но считаю, что поняла и данную необходимость, ведь Нед, наверное, нуждается во мне больше...'

Ричард опустил голову, Анна не могла больше видеть его лица, но ощущала на руке катящиеся по нему слезы. Она слабо потянула мужа за рукав, желая, чтобы тот взглянул на нее.

'Ричард, любимый, пожалуйста...послушай. Я чувствую себя сейчас настолько близко к Господу, как никогда раньше, будто он рядом со мной...как и Нед. И знаю - на самом деле знаю - Всемогущий совсем не ревнивый Бог, он - воплощение прощения. Разве не говорит Писание, что Господь полон сострадания и милосердия, храня нас в дни печали? Дорогой мой, если бы я могла помочь тебе понять это...Ричард, обещай мне, что постараешься поверить в мои слова, поверить в любовь и прощение Господни'.

Ричард кивнул, и этим Анне пришлось удовлетвориться, изнуренно спускаясь по подушке. Ей хотелось только заснуть, без остатка погрузившись в забвение, - Нед так часто навещал мать во снах, словно стоял там на страже в ожидании. Из-за Ричарда она еще несколько минут оттягивала засыпание, но потом ощутила, как муж ее приподнимает, смахивая волосы с шеи, и, открыв глаза, увидела, как он снимает с себя серебряный крест паломника, носимый им с раннего детства. Король замешкался со своей добычей, потребовавшей несколько попыток, прежде чем он смог аккуратно застегнуть ее у Анны на груди. От времени крест потускнел и обился, тем не менее, женщина почувствовала на коже тепло, словно реликвия продолжала держать жар, вобранный с тела супруга.

Незадолго до рассвета в среду, 16 марта, Анна в последний раз прошла обряды Римской Католической Церкви. Она отошла к середине утра, в присутствии находившихся у ее изголовья Ричарда и Вероники. В городе все еще звонили колокола храмов, когда на Лондон стал опускаться странный полночный мрак, и пока народ в страхе наблюдал за медленным затмением солнца, чернота снаружи осветилась ярким ореолом. В полную суеверий эпоху подобное явление воспринималось Божьим знаком и рассматривалось всеми предвестием дурного, а многими и доказательством прегрешения Ричарда против небес занятием принадлежавшего племяннику трона. Почему еще, настаивали люди, должно было затмение произойти именно в день смерти его жены?

Глава двадцать пятая

Вестминстер, март 1485 года

'Как во имя Господа может какой-то дурень поверить, что Дикон когда-нибудь женится на своей собственной племяннице?' - недоверчиво произнес Роб Перси. 'Это то же самое, что объявить на весь христианский мир, что его право на корону - фальшивка! Думаете, люди, по меньшей мере, воспримут его слова, не поинтересовавшись, хотя бы из здравого смысла, личными интересами глашатая? Даже простак способен понять, что девушка не может быть признана законом без одновременного признания также ее братьев. И, чтобы никто не забыл, это сразу сделает королем Англии юного Эдварда!'

Нет, Роб, подумал Френсис мрачно, не сделает. Но докажет всем и каждому, что Эдвард и его брат мертвы, должны быть мертвы. Он потер пальцами раскалывающиеся виски, внезапно позавидовав Робу, да и всем из находящихся в комнате, от кого правда осталась сокрыта. Перси прекратил говорить, и Френсис встряхнулся, чтобы устало произнести: 'Роб прав. Для Дикона заключение кровосмесительного брака будет чистосердечным обвинением себя в незаконности занятия престола, но тогда его с полным правом можно упечь в Бедлам, а не держать в Вестминстере'.

Дик Ратклиф зашевелился, ответив: 'Как бы она не притягивалась за уши, сплетня обошла уже весь Лондон, с каждым пересказом в новом трактире становясь только безобразнее. На днях ко мне подошел мой управляющий и сообщил, что его сын слышал, как в одной из пивных Саутворка люди делали ставки, когда забеременеет леди Бесс, и это было в прошлую пятницу, в