Жестокая схватка - Фридрих Незнанский

— Я никуда не уезжала из Москвы, — сказала Тамара. — После того как это произошло, я переехала в другую квартиру и порвала все старые связи.

— Но… как это произошло?

— Я сидела в кафе. Какой-то человек подошел к столику и плеснул мне в лицо кислоту. В себя я пришла уже в больнице. Врачи сделали мне пластическую операцию. Теперь я такая, какая есть.

Непроизвольным жестом Тамара попыталась прикрыть лицо рукой, но Бойков перехватил ее руку и отвел от лица. Шрамы были не такие уж и большие, однако в модельном бизнесе с таким лицом не поработаешь. Слишком много сил и времени будет уходить на грим.

— Ну как? — с холодной усмешкой спросила Тамара. — Хороша?

— Вы по-прежнему красивы, — мягко сказал Бойков. — Кто это был? Кто плеснул вам в лицо кислотой? Его поймали?

Тамара покачала головой:

— Нет. Думаю, это был какой-то сумасшедший поклонник. Я часто получала письмо от таких, как он. С просьбами, уговорами, угрозами. И никогда не принимала эти угрозы всерьез. Теперь понимаю, что зря.

Они помолчали. Бойков снова потянулся за фляжкой с коньяком. Отпил глоток, затем протянул ее Тамаре. Она покачала головой:

— Нет, мне это не нужно.

— А мне — очень, — признался Петр Алексеевич и сделал еще пару хороших глотков.

Тамара внимательно на него посмотрела.

— У вас какие-то неприятности? — тихо спросила она.

— По сравнению с вашими — никаких. Все в полном ажуре, как говорили мы в юности. — Бойков спрятал фляжку в карман. Снова повернулся к Тамаре: — Как же вы все это пережили?

— Ну… — Она пожала плечами. — Были сложности. Для начала я наглоталась таблеток. Слава богу, мать меня вовремя нашла. И слава богу, что она медработник, знала, что делать.

— Н-да, — только и смог выговорить Бойков. — А потом?

— Потом мать привела меня сюда и познакомила с отцом Николаем.

— Со священником?

— Да. Мы подолгу разговаривали. Он не просто священник, он очень хороший человек. А среди священнослужителей хороших людей так же мало, как и среди простых мирян.

— Никогда в этом не сомневался, — заметил Бойков. — И как? Он помог вам справиться с бедой?

Тамара кивнула:

— Да, помог. Я смирилась с тем, что произошло. Теперь я часто бываю здесь. Помогаю, чем могу.

Петр Алексеевич задумчиво покивал в знак согласия. Потом покосился на Тамару. Шрамы, конечно, были заметны, но не настолько, чтобы скрыть удивительную красоту девушки. И какие же удивительные у нее глаза. Темные, глубокие, совершенно бездонные, опушенные длинными ресницами.

— Когда-то я имел наглость пригласить вас в ресторан, — заговорил Бойков после долгой паузы.

— Было дело, — улыбнулась Тамара.

— Вы не обидитесь, если я повторю свое приглашение?

Девушка удивилась. Она вскинула длинные ресницы и еще внимательней, чем прежде, посмотрела на Бойкова, словно пытаясь понять, что же на уме у этого странного человека. Петр Алексеевич спокойно выдержал этот взгляд.

— Вы серьезно? — спросила она тогда.

— Еще как! — ответил Петр Алексеевич. — Я полгода ждал этого случая и теперь не намерен его упускать. Ну так что же? Вы согласны? Я жду ответа и не отпущу вас, пока не получу его.

Бойков говорил полушутливо, словно они находились не в церковном сквере, а на каком-нибудь фуршете по случаю нового модного показа и вели светскую болтовню.

— Странный вы человек, — тихо сказала Тамара, поглядывая на него недоверчиво. — Или очень хороший, или очень глупый. Или…

— Или влюбился в вас с первого взгляда, — договорил за нее Петр Алексеевич.

Веки Тамары дрогнули. Она приоткрыла губы, чтобы что-то сказать, но так и не смогла ничего вымолвить. Бойков молчал и ждал ответа. Наконец Тамара обрела дар речи.

— А знаете, я вам верю, — сказала она со слабой улыбкой на бледных губах. Затем озорно, как в прежние времена, сверкнула глазами и вдруг спросила: — Как насчет сегодняшнего вечера?

— Считайте, что договорились!

Бойков записал телефон девушки в блокнот, затем нежно пожал ее хрупкие, холодные пальцы.

Они поженились через два месяца. Этому предшествовал долгий и обстоятельный разговор с отцом Николаем, без одобрения которого Тамара ни за что бы не решилась пойти в загс. Переговорив с Тамарой, отец Николай пригласил к себе Бойкова и побеседовал с ним. После чего сказал Тамаре буквально следующее:

— Мне кажется, Петр хороший человек. Вот насчет его друзей у меня такой уверенности нет. И насчет его работы.

— Это его жизнь, и я не хочу в нее вмешиваться, — сказала Тамара.

— После того как вы поженитесь, это будет не его жизнь и не твоя. Это будет ваша общая жизнь, — заметил на это отец Николай.

— Я люблю его, — тихо сказала Тамара. — И хочу быть рядом с ним. Если у него будут проблемы, я помогу ему. Помогу, как умею.

Отец Николай вздохнул:

— Что ж, любовь штука тонкая. Видать, так тому и быть. Выходи за него, и будьте счастливы. Благословляю вас.

Громкую свадьбу решили не устраивать. Обменялись кольцами в загсе, а потом посидели вдвоем в японском ресторанчике, уплетая любимые Тамарой суши, роллы и сашими и запивая их сливовым вином — вот и вся свадьба.

Зажили супруги Бойковы счастливо, и уже в начале следующего года у них родилась дочь Даша. «Самая красивая девчушка на свете», — как без ложной скромности называл ее сам Петр Алексеевич.

Друзей и коллег Бойков домой почти не приводил. Хоть Тамара и не выражала своего недовольства открыто, но он понимал, что она не в восторге от этих людей. Вот только Вася Кирьянов захаживал к ним регулярно. Тамаре он нравился своей непосредственностью и веселым нравом. В ее отношении к нему было что-то материнское. Она журила его, когда он, по своему обыкновению, нес какую-нибудь ахинею, помогала советом, когда нужно было помочь. Кирьянов же ее просто боготворил.

— Ох и повезло же тебе, Петро! — сказал он как-то раз Бойкову за кружкой пива. Потом скользнул по физиономии приятеля насмешливым взглядом и завистливо добавил: — И что только она в тебе нашла, ума не приложу?

— Ничего удивительного, — пожал плечами Петр Алексеевич. — Женщинам, Василек, нравятся такие, как я: умные, сильные и красивые. Ты тоже можешь стать таким. Но тебе придется здорово над собой поработать.

Кирьянов фыркнул:

— А ты еще и скромный!

— Есть такое, — кивнул Бойков.

Друзья переглянулись и рассмеялись…

Однажды в гости к Бойковым заехал сам Король. Тамара накрыла стол, но, несмотря на обилие выпитого, беседа не клеилась. Тамара чувствовала себя в его присутствии неловко. Да и ему было как-то не по себе от ее холодноватого, колкого взгляда.

— Не любит меня твоя жена, — сказал Король Бойкову в прихожей. — Не знаешь, кстати, за что?

Петр Алексеевич небрежно махнул рукой:

— Не выдумывай. Она хорошо к тебе относится. Ты ведь мой друг.

— Хорошо, говоришь? — Король мрачновато усмехнулся. — А проводить-то меня не вышла. Ну да ладно. Не сахарный, не растаю. Держи пять!

Проводив Королева, Бойков подошел к жене (она в это время мыла посуду), обнял ее и сказал:

— Представляешь, Виталию кажется, что ты его недолюбливаешь.

— Ему не кажется, — ответила Тамара, продолжая мыть посуду. — Я действительно его не люблю.

Петр Алексеевич нахмурился:

— Гм… И откуда такая нелюбовь?

— Сам знаешь.

— И все-таки? Почему ты его так не любишь?

Тамара закрыла кран, вытерла руки полотенцем, повернулась к Бойкову и ответила, глядя ему прямо в глаза:

— Потому что Королев — бандит. Потому что он убивает людей.

Петр Алексеевич отшатнулся, опешив от такой прямоты. Хотел что-то сказать, но лишь махнул рукой и вышел из кухни.

Тамара проводила его взглядом. В глазах ее стояла горечь.

«Слова, слова, слова…» — так она говорила. Откуда это? Из какого-то фильма?

Петр Алексеевич взял со стола непочатую бутылку «Хеннесси» и приложил ее к пылающему лбу. Но бутылка была совсем не холодная, и легче Бойкову не стало.

Несколько раз Петр Алексеевич пытался объяснить жене, что их фирма занимается вполне легальным бизнесом и что все ее догадки об «убийствах», мягко говоря, несостоятельны. Но Тамара лишь усмехалась в ответ и говорила: «Слова, слова, слова». Убедить ее было абсолютно невозможно. Вряд ли она что-то знала наверняка. Но сердцем чувствовала. Все женщины умеют это — чувствовать сердцем. И все они безоговорочно доверяют своему чутью, а вовсе не словам мужчины.

В конце концов Бойков сдался и после мучительных размышлений решил вызвать жену на откровенный разговор, во время которого сказал буквально следующее:

— Я не стану оправдываться. Наша фирма и в самом деле занималась черт знает чем. Такое было время, и вообще — не мне судить. Но я… я обещаю тебе — я уйду из этого бизнеса.