Роковой подарок - Татьяна Витальевна Устинова

должны заплатить? – Маня кивнула на дверь. – Они же наверняка не просто так приехали, из любви ко мне как к писателю!

– Мария, разумеется, я за всё заплатила.

– Спасибо вам, Анна Иосифовна.

Издательница подошла к окну и некоторое время молча смотрела на Которосль. Маня тоже молчала.

– Бедная ты моя девочка, – наконец печально выговорила Анна и повернулась. – И всё же мы должны поужинать, я думаю.

– Анна Иосифовна, можно Гена довезёт меня до первого поста, а там я дядю Николая вызову! Ну, пожалуйста! – взмолилась Маня. – Я всё поняла, я знаю, что вы хотите мне сказать, правда! Я всё сделаю, напишу хорошую книжку! Только… отпустите меня. А? Можно?

– Нельзя.

И удалилась в спальню.

Маня в общем-то и не рассчитывала, что удастся спастись, но когда не стало последней надежды, совсем пала духом.

Впрочем, нужно только немного перетерпеть, скрепиться, а потом она уедет в заповедник к Лёле и Вольке и станет там тихонько жить и писать книжку.

…Вот только расследование закончит.

Опираясь обеими руками, Маня кое-как подняла себя из кресла, постояла, приноровилась к коленке и осторожно двинулась вдоль стены к зеркалу. Должна же она посмотреть на свои новые прекрасные очки!..

Очки на самом деле оказались волшебными! Очень ей шли, закрывали зарёванные глаза и придавали вполне приличный вид. Маня сделала попытку поправить волосы, чтоб хоть немного соответствовать роскошным очкам, а потом махнула рукой. В конце концов, на свидание ей сегодня уж точно не идти!

Эх, хорошо бы добыть трость! У неё была лёгкая тросточка – прошлогодний подарок от Льва Графа. Его так и звали: имя Лев, фамилия Граф! Он ухаживал за ней и подарил трость, когда она в Питере тоже упала с лестницы!

Какие замечательные люди её окружают, просто удивительное дело! И внимательные!.. Лев подарил трость, когда она была совершенно необходима, Анна Иосифовна позаботилась об очках!

А сама Маня только и делает, что всех подводит…

Анна показалось из спальни. В руках она несла какуюто… вещь.

– Примерь, Маня.

– Анна Иосифовна, разве я помещусь во что-нибудь… ваше?! Если только на руку намотать! Или на ногу… Хотя вашей блузкой мою ногу обмотать тоже не удастся.

– Не мели чепухи.

Мане не хотелось больше… унижений. Достаточно того, что она упала, что все бегали вокруг, что приезжали доктора, смотрели с сочувственным недоумением, что при них пришлось снимать штаны!

Наряды Анны Иосифовны, которая выглядела примерно как Майя Плисецкая, она примерять не станет.

– Спасибо, я лучше свою рубашку надену. А дома постираю. Ничего особенного.

– Мария.

Маня засопела и приняла вещь из рук Анны. Это было достаточно длинное одеяние наподобие кофты, что ли. Маня сразу даже не поняла, из чего оно сделано. Оно было ярко-голубого цвета и… огромное.

Писательница недоверчиво фыркнула и просунула руки в рукава. Кофта была соткана из невесомой пряжи, должно быть, тонкий кашемир и шелк, и застегивалась на крупные фарфоровые пуговицы с невиданным рисунком. Впереди она была вся изукрашена мехом, как кружевами.

Здоровенной и высоченной Мане кофта доходила почти до колен и сидела совершенно свободно, ниспадала складками. Должно быть, Анна Иосифовна заворачивалась в неё, как в одеяло!

– Шила Вика Лоскутова, – удовлетворённо оглядывая Маню, сказала Анна. – Знаменитый меховой дизайнер! У неё уникальные вещи, таких больше нет. Я просила что-нибудь очень уютное, но лёгкое, что можно носить в выходные и с любой одеждой. Она сказала, что сейчас в моде оверсайз и сделала такой… кардиган. Оверсайз сейчас в моде, Манечка?

– Да, да, – машинально ответила Маня.

– Мне хотелось чего-то простого и ни к чему не обязывающего.

Маня посмотрела на издательницу.

– Вы серьёзно говорите? Или шутите? Вот это… простое и ни к чему не обязывающее?…

– Тебе очень идёт, Маня. Ты закончишь роман, и я отвезу тебя к Вике. Она сделает что-нибудь специально для тебя.

Маня обернулась к зеркалу.

…Э-э-эх!.. Маня никогда не носила ни мехов, ни шелков, ни фарфоровых пуговиц, расписанных нежными узорами. Ей бы и в голову не пришло! Но штука знаменитого мехового дизайнера Вики Лоскутовой так струилась, так нежно обнимала её, Манины, телеса, так играла кружевным мехом! Голубой отсвет так роскошно ложился на красные Манины щёки и растрёпанные волосы!..

Маня погладила мех.

– Ну вот, а теперь ужинать. Ресторан сербской кухни я отменила, хотя, говорят, он один из лучших. Но здесь, в гостинице, тоже очень неплохо кормят.

– Анна Иосифовна, как это красиво. – Маня рассматривала в зеркале своё отражение.

– Ты права.

– Просто удивительное дело.

– Тебе нужно побольше заниматься собой, Маня.

– Я только и делаю, что занимаюсь собой! Больше никем и ничем.

– Боюсь, ты не очень понимаешь, что это означает.

– Я взрослый человек, Анна Иосифовна.

– Что-то не очень похоже. Бери меня под руку и отправимся.

– Если я на вас упаду, вы будете раздавлены и погибнете.

– Маня, мне надоели твои однообразные шутки.

Вдвоём, очень странной парой – припадающая на одну ногу Маня и прямая как струна Анна, – они воздвиглись в ресторан, где вокруг них сразу забегали и засуетились.

Стол был накрыт на троих.

– Мы кого-то ждём? – спросила Маня, пристраивая поудобнее ногу.

– Нет, нет, не ждём, уже дождались. Теперь все на месте.

Маня подняла глаза.

За стол напротив неё усаживался… Алекс.

Встреча была назначена в лодочном сарае.

Конечно же, Павел пробрался туда задолго до назначенного часа и сидел, прислушиваясь к каждому звуку.

Под досками плескала вода, чайки кричали, лодки поскрипывали, тёрлись о причал. Пахло соляркой, рекой и канатами – Павел очень любил этот запах.

Он сидел на канатах и словно бы со всем этим прощался, со всем миром, который больше ему не принадлежал. Мир стал ему чужим.

Раньше ему казалось, что жизнь до безобразия трагична – жизнь отобрала у него Машку, а больше на всём белом свете некого любить.

Но оказывается, он жил чудесно и был свободен!

Он мог пойти куда угодно и сделать то, что хочется. Он ухаживал за цветами в Машкином саду, словно за самой Машкой, и ему нравилось ухаживать. Он читал книжки, ужасался или восторгался, и ему нравилось читать. Он звонил домой и рассказывал матери о своих успехах в академии, и ему нравилось, что родители гордятся им.

Теперь ничего не стало.

И он загнан в ловушку, из которой не выбраться.

А Машка? Бедная Машка! Как она теперь станет жить? И он ничем не сможет ей помочь – никогда.

Павел с силой потёр лицо. Оно было горячим и колючим – чужим.

…Все решения приняты, ничего уже нельзя изменить. Впрочем,