Повседневная жизнь московских государей в XVII веке - Людмила Черная

Ходили упорные слухи, что обморок Всеволожской был на руку всесильному Борису Ивановичу Морозову, стремившемуся самостоятельно решать, кого он хотел бы видеть в качестве царского тестя. Марию Ильиничну подыскал в жены царю именно его «дядька», которому Алексей Михайлович безгранично доверял. Заодно 58-летний боярин и сам женился во второй раз — вероятно, сугубо по расчету — на Анне Милославской, родной сестре царицы, и таким образом породнился с монаршим семейством, стал свояком государя. Его свадьба состоялась через десять дней после царской. Отец двух сестер стольник Илья Данилович Милославский в качестве свадебного подарка от зятя-государя получил боярский чин.

По другой версии, Алексей Михайлович сам присмотрел невесту в церкви во время богослужения. Как писал Григорий Котошихин, царь «повелел взять во дворец, где тое девицы смотрел, и возлюби, и нарек царевной, и в соблюдение предаде ее сестрам своим, дондеже приспеет час женитьбы». На этот раз всё прошло благополучно: врачи признали девушку здоровой и способной к деторождению, и венчание не стали откладывать — оно состоялось через два дня, 16 января 1648 года.

Важным отличием этой царской свадьбы от предшествующих и последующих было то, что на пиру была запрещена инструментальная музыка гусельников и домрачеев. Вместо «кощунов, бесовского играния, студных сопельных песен и трубного козлоглаголания» исполнялись духовные песнопения. Такой отход от народной традиции объяснялся в описании свадебного торжества 1648 года следующим образом: «Да на прежних же государских радостях бывало в то время, как государь пойдет в мыленко, во весь день с вечера до ночи на дворе играли в сурны и в трубы и били по накрам. Ныне великий государь на своей государевой радости накрам, трубам быти не изволил. А веле государь в свои государски столы вместо труб и органов и всяких свадебных потех пети своим государевым певчим дьякам, всем станицам, переменяясь… со всяким благочинием».

Как мы помним, религиозный Алексей Михайлович примкнул к «ревнителям древлего благочестия», стремившимся возродить церковную проповедь, изгнать многогласие из церковной службы и боровшимся против языческой обрядности, широко распространенной в народе. В рамках этой борьбы царский указ 1648 года провозглашал: «…скоморохам не быть, гусли, домры, сурны, гудки и все подобные бесовские сосуды… ломать и жечь без остатку». Патриарх Иосиф также издавал указы об изгнании скоморохов из Москвы. У них отбирали музыкальные инструменты, разбивали или сжигали их. Благовещенский протопоп Стефан Вонифатьев настаивал на том, что нельзя осквернять царскую свадьбу языческой музыкой и весельем, и государь послушался своего духовного отца.

Вторая свадьба Алексея Михайловича, состоявшаяся 22 января 1671 года, была менее строгой. Ей тоже предшествовали смотры красавиц из знатных и незнатных семей, отобранных верховыми боярынями и освидетельствованных придворными медиками. Они проводились царем раз в неделю в течение нескольких месяцев. Понравившихся царю кандидаток в невесты поселяли во дворце до окончательного решения. И здесь опять начали происходить драматичные события. Во дворец взяли Наталью Нарышкину, а 18 апреля 1670 года туда же была вызвана самая сильная ее конкурентка Авдотья Беляева. Правда, она уступала Наталье «в теле»; во всяком случае, дворецкий Богдан Матвеевич Хитрово отметил, что руки у нее больно «худы». Через пять дней во дворце были найдены два подметных письма на имя государя, направленных против государевых невест, в особенности Натальи Нарышкиной. Алексея Михайловича они возмутили: «…такого воровства и при прежних государех не бывало, чтобы такие воровские письма подметывать в их государских хоромах!» Автор пасквилей прикрылся подписью «Артамошка», которая сама по себе о многом говорила: главной мишенью был царский любимец Артамон Сергеевич Матвеев, приведший в царские покои свою воспитанницу Нарышкину. Возможно, именно эти письма и повлияли на окончательное решение царя в пользу оклеветанной Натальи Кирилловны.

Венчание в Успенском соборе совершал духовник царя благовещенский протопоп Андрей Савинов. Царь был одет в белый атласный зипун, кафтан, крытый персидским атласом, затканным серебряными травами по «рудожелтой» земле с разноцветными листьями, и ферезею[12] белого сукна, подбитую пухом и собольим мехом, обшитую по подолу немецким плетеным золотым кружевом, а на спине и груди вышитую низаным жемчугом. Ферезея имела пристяжной воротник — алмазное «ожерелье первого наряду». Шапка была сшита из алого бархата с двусторонним ворсом. В руках царь держал «индейский» посох, украшенный драгоценными камнями. Описание одеяния невесты не сохранилось, но, конечно же, оно не могло сравниться с потрясающей красоты нарядом сорокалетнего жениха-венценосца.

Справедливости ради надо сказать, что впоследствии Алексей Михайлович не жалел денег на одежду и украшения для молодой жены. После свадьбы у греческих купцов были приобретены два рулона золотного алтабаса за 500 рублей — по тем временам преогромнейшие деньги; кроме того, за золотный атлас было отдано 50 рублей, за голландское полотно — 52 рубля. Царице понадобились четыре штуки кисеи, 11 сортов объяри,[13] 164 аршина камки, 12 видов тонких миткалей, семь отрезов польских полотен. Помимо тканей закупались и драгоценности: жемчуг для царицы стоил 480 рублей, алмазные серьги и брошь — 270 рублей. В дополнение к перечисленному были приобретены перстень с алмазом и зарукавья (браслеты) с яхонтовыми искрами, а также множество различных запон (застежек). Поэтому можно не сомневаться, что и на свадьбу Наталье Кирилловне был сшит достойный наряд.

Сохранились списки всех участников свадебного поезда. Конюшим был окольничий князь Дмитрий Алексеевич Долгоруков, сидячими боярами — сибирский царевич Петр Алексеевич и окольничий князь Борис Иванович Троекуров, сидячими боярынями — княгиня Анастасия Васильевна Сибирская и Анна Семеновна Троекурова; дружками, свахами, каравайниками, фонарниками, свешниками и поезжанами значились в основном стряпчие, стольники и их жены. В «комнате» у Натальи Кирилловны были боярыни княгини Ульяна Ивановна Голицына и Елена Борисовна Хворостинина, жена Артамона Сергеевича Матвеева Авдотья Григорьевна и жена Федора Полуектовича Нарышкина Евдокия Петровна.

В свадебный обряд были внесены некоторые изменения: из него исчезло расчесывание волос с медом, не было провожания в сенник и «открывания невесты».

Свадебное торжество длилось три дня. Царь со своими гостями пировал в Грановитой палате, царица — на женской половине дворца, как было принято с древности. На улицах жгли костры и раздавали пиво и мед всем желающим.

Новшеством второй свадьбы Алексея Михайловича стало приветствие, сочиненное по сему торжественному случаю Симеоном Полоцким. Вначале придворный поэт обращался с призывом ко всем присутствующим принять участие в торжестве по поводу свадьбы:

Светлый день ныне Россия сияет,Радость всем людем с небесе сплывает.

Затем Симеон обращался к царю с восхвалениями вроде «ты — солнце Российския страны» и хор певчих исполнял «многая лета». Следующее приветствие адресовалось новобрачной: «Радуйся, Наталия, светлая царица!» — и завершалось также пением многолетия. После этого одно за другим следовали, перемежаясь многолетиями, обращения к царевичам, царевнам, боярам, духовенству. Поэт призывал всех «веселиться» и радоваться вместе с царем, причем пройдя один круг приветствий, он начинал второй — двустишиями, обращенными к членам царской семьи и разным категориям гостей («Преславны роде рускии, веселися!» или «Архиереи истиннаго Бога!» и т. д.).

Симеон Полоцкий сочинил также прозаическую речь, которую произносил на свадьбе митрополит Сарский и Подонский Павел.

Две свадьбы Федора Алексеевича были похожи одна на другую как две капли воды, если не принимать во внимание, что второй раз царь женился практически за месяц до своей кончины, уже будучи тяжелобольным. Врачи отговаривали его от второго бракосочетания, но он всё же сделал этот шаг, возможно, надеясь на чудесное исцеление после свадьбы.

Будущую супругу, семнадцатилетнюю Агафью Семеновну Грушецкую, девятнадцатилетний Федор увидел летом 1680 года во время крестного хода и сразу же решил жениться на ней. Но чтобы не нарушать обычай, устроили смотрины двадцати отобранных невест, в число которых была предусмотрительно включена и царская избранница, жившая в то время у дяди по матери окольничего Семена Ивановича Заборовского. Как не раз случалось прежде, выбор царя раздосадовал многих бояр, строивших свои планы насчет будущей царской супруги. Особенно явно выражал свое негодование родственник Федора Алексеевича по материнской линии боярин Иван Михайлович Милославский, обвиняя ближайших друзей царя Ивана Языкова и братьев Лихачевых в стремлении ввести во дворец свою протеже. Клевета, которую Милославский распространял по адресу Агафьи Грушецкой и ее матери, привела лишь к его отставке и удалению от двора.