Очарованная горцем - Пола Куин

— Прости меня, — хрипло выдохнул он. — Конечно, я знаю, что тебе предстоит стать Христовой невестой, но… это сильнее меня.

Давина не могла оторвать глаз от его шевелившихся губ, завороженная их чувственными контурами. Она еще не забыла, как они нежно прижимались к ее губам, как от них пахло — ягодами и едва сдерживаемым желанием. О да, Роб всегда старался держать себя в руках! Так старался, что она уже было решила, что совсем не нравится ему, а он, выходит, боялся отбить ее у Господа! Давину так и подмывало рассказать ему правду, но… нет, не сейчас, решила она. Лучше потом. В свое время она расскажет ему все и будет молить Бога, чтобы Роб не оттолкнул ее. А сейчас лучше пусть поцелует ее еще раз.

Она потянулась к нему, помня, как он сказал, что это «сильнее его». Роб был единственным мужчиной, кто был не в силах оставить ее. Даже ее собственный отец смог это сделать.

Слегка смущаясь, она прижалась губами к его губам, ощутила его горячее дыхание. Роб хрипло застонал, словно она причинила ему боль, а затем его руки железным кольцом сомкнулись вокруг нее, и Давина распласталась на его широкой груди, на мгновение испугавшись, что он раздавит ее. Вцепившись обеими руками в его плед, она приоткрыла губы и почувствовала, как язык Роба скользнул внутрь, почувствовала, как ее окутывает запах его тела. Ей хотелось припасть головой к его груди, укрыться в его объятиях, всю жизнь до конца своих дней чувствовать себя такой же желанной, как в этот миг. К несчастью, ее жизнь ей не принадлежит, напомнила она себе. Слишком многое разделяет их с Робом — и не только те, кто охотится за ней. Сладостный туман развеялся.

— Нет. — Упершись ладонями ему в грудь, Давина попыталась отодвинуться. — Нет! Мы не должны.

На этот раз Робу и в голову не пришло просить у нее прощения. Он просто молча смотрел на нее, тяжело и часто дыша. Глаза у него горели.

Давина поспешно отвернулась.

— Скоро стемнеет, — запинаясь, пробормотала она. — Будет лучше, если мы вернемся к остальным.

— Угу, — хрипло буркнул Роб.

Натянув поводья, он повернул жеребца и резко ударил его каблуками.

На обратном пути не было сказано ни слова. Давина, закусив губу, старалась не слышать, как вокруг кипит жизнь, ведь это только напоминало ей о том, что в ее собственной жизни все осталось по-прежнему. Эдвард прав — она была и остается дочерью короля Якова. Судьба не оставила в ее жизни места для любви. Если ей удастся ускользнуть от врагов и остаться в живых, будущее ее давно предрешено — либо она примет небесного жениха, либо выйдет замуж за одного из тех, кто служит новому королю. У нее никогда не будет настоящей семьи, и, как бы ей ни хотелось ее иметь, лучше заранее смириться с ожидающим ее одиночеством. Жаль, что Роб не бросил ее в Курлохкрейге, пока ее сердце еще оставалось свободным. Потому что теперь, после того как она провела с ним столько дней, после того как изведала сладость его поцелуев, одна мысль о разлуке с ним наполняла ее страхом, перед которым отступал даже страх за ее собственную жизнь… да и за его тоже.

Питер Джиллс, брезгливо поморщившись, стянул с рук перчатки. Эта сучка дралась, как дикая кошка, подумал он, расхаживая по двору аббатства Курлохкрейг. Фыркнув, он поднес руки к лицу и принялся разглядывать кровавые царапины, которые оставила на его руках аббатиса, пока он душил ее. Да, эта старуха отчаянно сражалась за жизнь… и упорно продолжала молчать. Ее не испугало даже когда Джиллс, разъярившись, пригрозил свернуть ей шею. Нет, естественно, у него и в мыслях не было оставить аббатису в живых, да и остальных монахинь тоже — учитывая, что они видели его лицо. Они все должны были умереть, однако тех, что помоложе, он отдал на забаву своим людям, оставив аббатису себе. Он знал, что ему доставит удовольствие придушить ее собственными руками, и не смог отказать себе в подобном пустяке.

Жаль, что времени было в обрез — он бы предпочел позабавиться с ней подольше. Ему всегда нравилось иметь дело с такими мужественными, несгибаемыми женщинами, как эта, однако адмирал быстро терял терпение — единственный из его многочисленных грехов, которого он никогда особо не стеснялся. Впрочем, ее смерть оказалась ему на руку, как и любая смерть. Видя, как мать-настоятельница, хватая воздух посиневшими губами, на его глазах испустила последний вздох, одна из юных послушниц, задрожав, поведала ему то, что он стремился узнать. По ее словам, странствующая послушница по имени Давина заезжала в Курлохкрейг, однако приехала она не одна.

Оказавшись возле монастырских ворот, Джиллс вскочил на коня, потом обернулся и с ухмылкой окинул взглядом притихшее аббатство. Адмирал люто ненавидел шотландских горцев, а, по словам сестры Элайн, их гостья явилась в сопровождении четверых шотландцев — а еще там был английский капитан, который приехал позже, весь израненный, добавила она. Этим капитаном никак не мог быть Эшер, ведь Джиллс своими глазами видел его труп. Если он даже не был мертв, то должен был вскоре испустить дух. Эти самые шотландцы могут доставить ему немало хлопот, мрачно подумал Джиллс. За годы, проведенные в Голландии, он успел понять, что шотландские горцы привыкли сражаться яростно, но при этом не теряя головы — вероятно, этому немало способствовала их религия. Фанатики! Скривившись, адмирал презрительно сплюнул. Нет ничего хуже религиозных фанатиков — и ничего опаснее.

Джиллс пришпорил коня. Они теряют драгоценное время. Если все пойдет, как он задумал, скоро все закончится. К этому времени граф Аргайл, бывший изгнанник, должно быть, уже высадился на западном побережье Шотландии. Очень скоро появится и Монмут, чтобы объявить себя королем. Джиллс слабо верил, что из герцога получится хороший вождь, но, с другой стороны, ему-то какая печаль? Его задача — убедиться, что после того, как он прикончит Монмута с Аргайлом и расчистит дорогу к трону новому королю, не появится новых претендентов на престол.

Элайн упомянула, что эти горцы из клана Макгрегоров. Но больше она ничего не знала — ни их имен, ни куда они направились, покинув аббатство. Следы к этому времени наверняка исчезли, но теперь он хотя бы знал, в каком направлении двигаться… конечно, если они когда-нибудь выберутся из этого чертова Эра, выругался он про себя.

— Маартен! — оглушительно взревел он, повернувшись к аббатству.

И умолк — даже на него подействовала царившая вокруг могильная тишина. Потеряв терпение, Джиллс уже готов был вернуться и собственноручно перерезать оставшихся в живых монашек, когда из ворот наконец выехал его капитан, а следом за ним и остальные.

— Какого черта вы столько возились?! — рассвирепел Джиллс.