Очарованная горцем - Пола Куин

Смущенно откашлявшись, Роб уставился на ее макушку. Сейчас он был даже рад, что Давина сидит к нему спиной. Роб давно уже заметил, что утрачивает способность ясно мыслить, когда смотрит ей в глаза. Впрочем, сейчас, в его нынешнем состоянии, даже скромный венок у нее на голове сводил его с ума. Улучив удобный момент, он незаметно вытащил один цветок — казалось бы, пустяк, но при мысли о том, что бы он сделал, будь его воля, у Роба задрожали руки.

— Давина, я бы хотел…

— Да?

Проклятие… она обернулась.

— Я… — снова начал Роб, но тут она все-таки разглядела этот чертов цветущий боярышник!

Стоило ей улыбнуться, как он мигом забыл все, что собирался сказать. Все мысли словно выдуло у него из головы, и Роб, захлопнув рот, принялся пожирать ее глазами. Странно, сама она, казалось, даже не подозревала об этом.

— Давина, я был дураком. Конечно, не могу обещать, но в будущем постараюсь исправиться.

При виде ее улыбки Роб немного приободрился. Снисходительность Давины, ее терпимость поражали его не меньше, чем ее умение радоваться каждой мелочи.

— Да, возможно, я не стремлюсь принять участие во всех ваших забавах, но у меня и в мыслях не было помешать тебе веселиться. Я же вижу, как тебе это нравится.

— Спасибо, — прошептала она, подняв на него глаза.

Удивление и робкая надежда, которые он прочел в ее глазах, ошеломили Роба. В горле застрял комок.

— Моя жизнь так изменилась… с того дня, как ты вошел в нее.

Роб осторожно коснулся ее подбородка. К его удивлению, Давина не отодвинулась, даже слегка потянулась к нему, словно наслаждаясь его прикосновением.

— Я чувствую себя… заново родившейся. Мне всегда хотелось увидеть мир, который лежит за стенами аббатства, но я боялась. А с тобой… с тобой я ничего не боюсь.

Роб с трудом проглотил вставший в горле комок. Его охватило счастье. А ведь ему казалось, что невозможно быть счастливее, чем он был сейчас… как оказалось, он ошибался.

— Твои друзья стали и моими друзьями… моей семьей.

— Ух ты… это здорово, — пробормотал он, осторожно смахнув повисшую у нее на ресницах слезу.

Сердце колотилось в груди так, что едва не выпрыгивало наружу. Сейчас Роб готов был в одиночку сразиться с целой армией, если потребуется.

Нет, это невозможно, спохватился Роб. Он не принадлежит себе. На его плечах лежит ответственность за судьбы многих людей. Он хотел, чтобы она это поняла. Роб тяжело вздохнул:

— Пока мои младшие сестры и братья гонялись за овцами на лугу, из меня лепили человека, которому со временем предстоит надеть тартан отца. Когда ты познакомишься с Каллумом Макгрегором и узнаешь, что он сделал для своего клана — и сколько он делает для него до сих пор, — ты поймешь, сколько мне придется потрудиться, чтобы не опозорить его.

Какое-то время Давина молчала, вглядываясь в его лицо.

— Мне кажется, твое детство было очень похоже на мое, — задумчиво пробормотала она. — Твое будущее было уже предначертано, и выбора у тебя не было. Ты не мог изменить свою судьбу.

— Да я и не хотел ничего менять.

Улыбка Давины стала грустной. Казалось, она догадывалась о той борьбе, которая происходила в его душе, о том, что творилось в ней, пока из него «лепили» человека, которым ему предстояло стать.

— Поверь мне, Роб, меньше всего я хочу навлечь опасность на тебя и твой клан.

Роб промолчал. На душе у него стало совсем скверно.

— Выходит, тебе даже никогда не хотелось гоняться за овцами по лугу вместе с братьями и сестрами? — вдруг весело спросила она.

Глаза Давины смеялись, и Роба внезапно охватило искушение хоть ненадолго забыть обо всем.

— Не-а, — ухмыльнулся он.

Все веселье Давины вдруг куда-то исчезло, словно неожиданно пришедшая в голову мысль заставила ее забеспокоиться. Она растерянно моргнула, и улыбка сползла с ее лица.

— Наверное, вместо овец ты бегал за женщинами?

— Не-а, — повторил Роб.

Его взгляд остановился на ее губах.

— А как насчет тех девочек Макферсон, о которых рассказывал Уилл?

Роб предпочел бы навсегда забыть тот день, однако томительное ожидание, которое он прочел в ее глазах, пока она ждала, что он ответит, подействовало на него самым неожиданным образом. После того как Роб каждый день душил в себе ревность, видя ее с капитаном, он был потрясен, сообразив, что и она ревнует… ревнует к сестрам Макферсон! Роб широко ухмыльнулся, в его синих глазах запрыгали чертенята.

— Не-а… это они бегали за мной!

С ее губ сорвался потрясенный вздох. От удивления она приоткрыла рот, и Роб, забыв обо всем, потянулся к ней. Он понимал, что не должен ее целовать, но он так устал бороться с тем чувством, которое испытывал к ней, что махнул на все рукой. Боже, помоги ему, промелькнуло у него в голове. Боже, помоги им всем!

Давина оцепенела, только сердце бешено стучало в груди, едва не вырываясь наружу. Конечно, у нее было время догадаться, что собирается сделать Роб, однако она даже не попыталась отодвинуться. Да ей и не хотелось этого делать. После стольких дней бешеной скачки, когда он держал ее в объятиях, а она доверчиво прижималась к его широкой груди, ей вдруг захотелось большего. Грех это или нет, но не могла же она запретить себе видеть сны, сны, в которых неизменно фигурировал Роб. Каждое утро она просыпалась, чувствуя, как горят ее щеки, с пересохшими от его поцелуев губами, а потом изнемогала от стыда за то счастье, которое испытывала от его прикосновений. Конечно, она понимала, что должна оттолкнуть его… но пальцы Роба, легко скользнувшие по ее шее, заставили ее забыть обо всем. Наверное, она должна была отодвинуться, но ей так хотелось, чтобы он поцеловал ее. Ее еще никогда не целовал ни один мужчина, и голодная страсть, с которой в тот самый первый раз губы Роба впились в ее рот, слегка напугала ее. Однако сейчас все было по-другому. Губы Роба скользнули по ее губам с такой осторожной нежностью, что она задрожала… В этом поцелуе было нечто такое, отчего у нее пересохло в горле, а колени стали ватными. Кончиком языка Роб слегка раздвинул ее губы. Все ее тело будто плавилось в медленном огне. Казалось, ее сны стали явью… только в действительности все вышло даже еще лучше, чем во сне. Роб притянул ее к себе, и ей вдруг почудилось, что она падает в пропасть — туда, где нет никого, кроме него, готового в любую минуту подхватить ее.

И вдруг он отпустил ее.

Это произошло так неожиданно, что Давина, схватившись одной рукой за сердце, машинально потянулась к нему. И заметила, как пальцы Роба с такой силой впились в плед, что даже костяшки побелели. Казалось, заставив себя оторваться от нее, он испытывал такую же физическую боль, что и она сама.