Класс. История одного колумбайна - Павел Алексеевич Астахов

берег и с всасывающим звуком уползают обратно. Или на вереницу машин, неспешно толкающихся в бесконечной пробке.

Кто-то пронзительно свистнул, и Дима, вздрогнув, убежал прочь. Вслед ему доносился хохот. И он был радостным, словно все происходящее было замечательной остроумной шуткой.

Обычно он не распространялся о происходящем в школе дома. Но в этот раз обида была настолько жгучей, что он решился поделиться ею с мамой.

Ничего хорошего из его откровений не вышло.

Мама, нахмурившись, сказала:

– Надо же, а такая приличная с виду школа… Я позвоню учителю и, если надо, пойду к директору!

Дима неожиданно испугался. Меньше всего он хотел, чтобы его считали стукачом. С другой стороны, чего он ожидал от матери? Что в отместку за сына она подкараулит кого-то из его обидчиков и огреет из-за угла палкой?

В этот момент в комнату вошел Михаил Викторович.

– Я все слышал, – сказал он с важным видом, словно подслушивание чужих разговоров являлось одной из его выдающихся заслуг, а не чем-то неприличным. – И вот что я тебе скажу…

Мама торопливо поднялась со стула и ушла на кухню, и ее место занял отчим. Проникновенно глядя в глаза Диме, он заговорил:

– Никогда не позволяй вытирать о себя ноги, запомни это. Тебе нужно было не компот на голову этому дуралею выливать, а дать в морду. Так, чтобы искры из глаз посыпались. Даже если ты лежишь на земле, рви зубами! Но не убегай! Таким мразям нужна жертва, чтобы ее гонять, как охотник гонит зайца! А ты, судя по всему, отлично на эту роль подходил!

Дима уныло слушал Михаила Викторовича, исподтишка разглядывая свои кулаки. Он мысленно представлял себе, сможет ли он дать, как выражается отчим, «в морду» тому же самому Арсену Лаликяну? Или Олегу Черкашину? Вряд ли. У Черкашина кулаки размером с его, Димину, голову. В лучшем случае он успеет врезать своему обидчику один раз. А в ответ получит такой апперкот, что его будут выносить ногами вперед.

Шлангин вздохнул.

Уже перед сном он случайно услышал разговор мамы с отчимом.

– Может, отдать его в тренажерный зал? – вполголоса спрашивала мама. – Пусть хоть немного накачает мышцы, и, возможно, его оставят в покое.

Однако Михаил Викторович был категорически против этого предложения.

– Нечего ему в качалке делать, – сказал он. – Еще штангой себя ненароком придавит. Потом, пока он накачается, ему уже школу будет пора заканчивать. Лучше пусть в бокс идет. Там ему удар быстрее поставят.

– Нет, нет! – всполошилась мама. – Никакого бокса! Я не хочу, чтобы из моего сына сделали отбивную! Они же все дурачки, эти боксеры! Я читала, от постоянных ударов в голову они тупеют!

Кротов засмеялся.

– А вообще все здесь, в башке, – вдруг произнес он и постучал толстым коротким указательным пальцем себе по лбу. – Парень может быть слаб здоровьем, но силен духом. И мальчишки, если это видят, отступают. К сожалению, твой Димка в минусе и по здоровью, и по силе воли.

Мама насупилась, и отчим, поняв, что перегнул палку, быстро сменил тему. На этом разговоры о физическом развитии Димы закончились.

Но это не означало, что вопрос его успеваемости по физкультуре в школе был успешно решен. Это был единственный предмет, являющийся для Шлангина самой настоящей головной болью.

Особенно тяжело давался ему бег на длинные дистанции, независимо, бег это по стадиону или лыжный кросс. Каждый раз на первой же минуте кросса у него сбивалось дыхание и начинала кружиться голова. На второй минуте глотка Димы пересыхала, напоминая туннель, обитый стекловатой. Затем перед глазами все плыло, и он бежал практически наугад, видя лишь неясные контуры предметов. Если Шлангин все же достигал финиша, он был похож на замученного узника колонии, которому, протиснувшись через проволочное ограждение, чудом удалось вырваться на свободу. Багровый как свекла, с выпученными глазами, он сидел на корточках и жадно хватал воздух ртом. В то время как Лаликян с Ковальчуком, уже давно прибежав в числе первых, посмеивались над ним. Выйдя за пределы стадиона, они тайком закуривали, а позже к ним присоединялся Черкашин…

Этот феномен не укладывался в голове Димы – как?! Как им удается иметь такие крепкие фигуры, делать все упражнения на «отлично» и при этом травить свой организм никотином?!

Но результат был, что называется, налицо, и ему хотелось выть от бессилия. Что только он не делал, чтобы улучшить свою физическую форму, но все было напрасно и совершенно безнадежно.

Одно время он пытался бегать по утрам, но, кроме головной боли и разбитого состояния, длившегося почти весь день, ничего не получил. Выжатый как лимон, он плелся в школу и сидел на уроках полусонный, часто отвечая невпопад.

Потом Дима решил подтягиваться на турнике. Ему казалось, что постоянная практика даст свои результаты. Не тут-то было!

Он висел и кряхтел на перекладине, словно переваренная макаронина, и отчаянно пытался сделать хотя бы одно подтягивание. Все было бесполезно. Ему казалось, что к ногам привязали пудовую гирю, а руки словно принадлежали совершенно другому человеку, они приподнимали его субтильное подрагивающее тело лишь на несколько сантиметров и после этого замирали на месте, как если бы Дима упирался макушкой в невидимый потолок. И это снова было неразрешимой загадкой для парня. Ведь он был легким, весил всего сорок килограммов!

Почему?! Какого лешего, тот же Черкашин весил, по меньшей мере, килограммов шестьдесят! И при этом мог спокойно подтянуться пятнадцать раз!

«Сильные руки, – как-то обмолвился физрук во время урока. – Не важно, сколько ты весишь, у тебя должны быть сильные руки»

А с этим-то как раз и была проблема. Руки у Димы были длинные, нескладно тонкие настолько, что, пожалуй, запястье Черкашина по обхвату равнялось его бицепсу.

Каждый раз он с содроганием ждал очередного урока физкультуры. Если была возможность, он всячески старался избежать занятия, но Евгений Владимирович за прогулы ставил двойки, и у Шлангина, по сути, не было выхода.

Тот урок в седьмом классе ему запомнился на всю жизнь. На этот раз физрук объявил зачет по отжиманиям. Мальчишкам были установлены следующие нормы: 25 отжиманий на пятерку, за 20 ставили четыре, ну, а те, кто дотягивал до 15, могли рассчитывать лишь на трояк.

Услышав эти цифры, Дима пришел в отчаяние. А когда увидел, что к ним подошли девочки, которые к тому времени уже, как говорится, отстрелялись, отчаяние сменилось ужасом. Потому что он прекрасно знал свои возможности и понимал, что будет великим достижением, если он сможет отжаться хотя бы на тройку. Вероятно, такой паники не было бы, не