Колокол и держава - Виктор Григорьевич Смирнов

нет, живуч Господин Государь Великий Новгород! На место увечных и убиенных встали старики, бабы и отроки. Из поозерских деревень, из ближних и дальних пятин, из Пскова, Торжка, Волочка, с Бежецкого Верха целыми семьями перебирались в Новгород переселенцы. Монастыри ссужали новоселов деньгами на обзаведение под необременительный процент. Оно и по-божески, и не без выгоды. Потом, когда поднимутся, отблагодарят обитель.

Помогло и то, что великий князь московский не стал ломать вечевой строй. Не по доброте, вестимо, а по трезвому расчету. По Коростынскому миру республика должна заплатить князю контрибуцию в 16 тысяч рублей. Чтобы собрать такие деньжищи, нужны время и привычный уклад жизни.

…Владычный слуга окинул Митю недоверчивым взглядом, сомневаясь, что сей долговязый, взлохмаченный юнец и впрямь понадобился владыке. Однако ж пошел докладывать. Ждать пришлось долго. Из палаты то и дело выходили сановитые господа с озабоченными лицами, о чем-то переговариваясь на ходу.

На часозвоне пробило десять, когда очередь дошла до Мити.

Владыка Феофил сидел с бледным отстраненным лицом и только вяло кивнул в ответ на Митин глубокий поклон. Рядом с ним по-хозяйски развалился московский наместник Яков Захарьин.

— Ты, что ли, толмач Митька Малой? — вопросил наместник, буровя Митю пронзительным взором. — Так это ты, гаденыш, изменную грамоту для Борецких сочинял?

Сердце ухнуло. Пропал, как есть пропал!

— Я не сочинял, я только переводил, — осекшимся голосом ответил Митя. Перстень Борецкого, который он носил на шнурке под рубахой, жег ему кожу.

— Это все едино, — процедил наместник. — Надо бы и тебе башку срубить, да владыка за тебя просит. Говорит, что ты самолучший толмач во всем городе.

Боярин сделал многозначительную паузу и, понизив голос, продолжил:

— Дело у нас государьское! Завтра по пути в Москву прибудет в Новгород невеста великого князя Ивана Васильевича, принцесса греческая Софья. По-нашему она не разумеет. Будешь ей толмачить.

— Спасибо за честь, господин! — поклонился Митя.

— Рано благодаришь. Мне от тебя и другая служба нужна. Тайная! Едут с принцессой многие иноземцы: греки да фряги[12]. Народ мутный, кто к нам с добром, а кто и со злом. Так ты держись к ним поближе, слушай, о чем промеж собой толкуют, а после мне донесешь. Уразумел?

— Не прогневайся, господине, а только в соглядатаи я не гожусь, — заливаясь краской, пробормотал Митя.

— Будешь делать, что велю! — рыкнул наместник. — А станешь хвостом крутить, сгною в застенке!

Выбежав из Детинца и торопливо шагая по Ильиной улице, взволнованный Митя не сразу услышал знакомый голос:

— Эй, Малой! Своих не угадываешь? Аль загордился?

Обернулся, чувствуя, как запылали уши. И точно! На другой стороне улицы, сложив руки на высокой груди, призывно улыбалась ему молодая вдова Умила.

Прошлым летом муж Умилы пал в Коростынской битве. Митя хорошо помнил бравого купца, торговавшего зерном с Низовой Русью. Жену он привез из Твери, прельстившись ее красотой. Оставшись вдовой, Умила чувствовала себя чужой в Новгороде и часто пересылалась письмами с родителями. Сама она в отличие от большинства новгородок ни писать, ни читать не умела, поэтому наняла Митю сочинять письма и заодно обучать ее грамоте. Вдова оказалась на диво способной ученицей, и вскоре уже сама читала по складам.

И вот однажды, выцарапывая костяным писалом на бересте поклоны многочисленным родственникам Умилы, Митя вдруг почувствовал у своей щеки ее горячее дыхание. Что было дальше, он не помнил, а когда вынырнул из розового тумана, услышал насмешливый голос:

— Эх ты, кутенок, небось до меня и бабу-то голую не видал? Да и я хороша! Связалась с желторотым! Срам-то какой! А все нужда телесная! Муженек мой покойный, царствие небесное, бывало, до трех раз за ночь будил, вот и приохотил к сладкому греху. А теперь одна ноченьки коротаю. Да разве только я? Сколь вдов без мужей кулюкают, сколь девок без женихов осталось! Эх, война проклятая!

— Ну, все, прощевай, любовничек, — со вздохом закончила вдова. — Мне по хозяйству надо обряжаться. И больше сюда ни ногой!

Но миновала седмица-другая, и Умила стала снова зазывать к себе Митю, умело разжигая бабьей опытностью его юную рьяность.

…Вот и сейчас, вальяжно раскинувшись на перине, вдова лениво пощипывала горячей рукой пушок на животе у Мити. От этих небрежных прикосновений Митю окатывало жаром, и, вострепетав, снова оживала присмиревшая было плоть…

— Ну будет, будет, ишь, ненаеда! — утомленно молвила вдова. — Лучше расскажи, где был, что видел?

Выслушав Митин рассказ про то, что ему доверено толмачить государевой невесте (про тайную службу Митя, натурально, смолчал), вдова охнула:

— Да кто ж тебя такого к принцессе допустит? Вы гляньте на него: одежа как у юродивого, лохмы торчат, чистый нетопырь!

Вскочила с постели, заметалась по горнице, пораскрывала сундуки, полетела на пол одежда покойного купца.

— А ну примерь! Муж ростом с тебя был, только в плечах поширше.

Долго примеряла на Митю то одно, то другое, пока не выбрала серую суконную однорядку, белую атласную рубаху, юфтевые сапоги, узорчатый пояс и круглую шапку с меховой опушкой.

Покончив с нарядом, посадила Митю на лавку, водрузила ему на голову горшок и, вооружившись ножницами, аккуратно постригла волосы в кружок, а потом расчесала их самшитовым гребешком.

Отступила назад, придирчиво оглядывая свою работу, и удовлетворенно объявила:

— Молодец, хоть во дворец! — и грустно вздохнула: — Эх, сынка бы мне такого, да, вишь, не дал Господь! Ладно, ступай, после расскажешь, какая она из себя, заморская принцесса!

С этими словами Умила выпроводила Митю за порог, дружески пихнув на прощание круглым коленом пониже спины.

2

На следующий день весь Новгород высыпал поглазеть на невесту великого князя Московского. За городским валом знатную гостью встречали вятшие люди во главе с архиепископом Феофилом. Из разговоров Митя уже знал, что грекиня добиралась до русских земель морским путем, обогнув всю Европу, что сопровождают ее денежник великого князя итальянец Джан Батиста делла Вольпе, а по-нашему Ванька Фрязин, папский легат Антоний Бонумбре и знатные греки братья Траханиоты.

…Моросивший с утра осенний дождик вдруг прекратился. Луч солнца осветил показавшуюся вдалеке запряженную шестерней огромную золоченую карету, сопровождаемую пестрой вереницей щеголеватых всадников и длинным обозом. Первым навстречу посольству двинулся владыка Феофил с иконой в руках, за ним потянулись другие встречники. Карета остановилась, из нее выбрался папский легат в красной мантии, красной шапке и красных перчатках. За ним появились служки в белых пелеринах, высоко воздевшие