Колокол и держава - Виктор Григорьевич Смирнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пушки у них есть?
— Есть с десяток.
— Надо, чтоб не было!
Наместник готовно кивнул, дескать, понял, сделаем.
— Теперь дальше, — повелительно продолжал Иван Васильевич. — Все пути-дороги в город перекрыть, чтоб мышь не проскочила. И пусть твои люди всюду рассказывают, что Москва токмо изменных бояр наказует, а простую чадь милует.
— Все исполню, государь!
3
Узнав о казни одного сына и пленении другого, Марфа закрылась в светелке наверху и не выходила целые сутки. Отрыдавшись, больше не проронила ни слезинки, бледное лицо боярыни словно окаменело. Проведав, что во владычной палате собрался совет господ, оделась в траурное и отправилась туда. Владычный слуга попытался остановить ее на пороге, бормоча: «Нельзя, госпожа, не велено!» Но Марфа оттолкнула его властной рукой и фурией ворвалась в зал приемов. Мимо изумленных бояр (никогда еще женщина не появлялась на совете господ!) стремительно поднялась на возвышение, где сидел архиепископ Феофил. Обожгла испепеляющим взором присутствующих, гневно вопросила:
— Есть у нас власть в Новегороде или нет? Сидите тут, труса празднуете, а кто город защищать будет? Мужи вы или бабы в портах? А может, сдаваться надумали?
Встал только что избранный вместо казненного Дмитрия Борецкого степенный посадник Тимофей Остафьевич.
— Ведаем твое горе, Марфа, и сами скорбим о погибших. А город сдавать никто не собирается, вот думаем, как борониться будем.
— Так я вам скажу как! Перво-наперво надо сжечь все подгородние монастыри!
Воцарилась тишина, потом послышался изумленный ропот:
— Сжечь монастыри? Да слыханое ли дело?!
— Слыханое! — отрубила Марфа. — Забыли, так я напомню! Когда князь Дмитрий Иванович на Новгород войной ходил, наши деды двадцать монастырей сожгли. Потоптались москвичи в чистом поле да и ушли несолоно хлебавши! [9]
Наконец обрел дар речи онемевший от такого кощунства архиепископ Феофил.
— Не позволю святые обители жечь! Прокляну!!!
— Позволишь! — отрубила Марфа. — Не то нынче же созвоним вече, и пусть все узнают про твою измену. Кабы владычный полк по твоему приказу не сбежал накануне битвы, были бы живы наши братья, был бы жив мой сын, и победу на Шелони праздновали бы мы, а не князь Иван. Забыл, как вече карает за измену? С моста — и в Волхов!
Феофил умолк, хватая воздух открытым ртом, а Марфа решительно продолжала, будто вколачивая гвозди.
— Народ голодует! Пора сытым с голодными поделиться. Я первая погреба и амбары открою. Купцов, которые цены задрали, гнать с Торга в шею. Еще скажу! Будем новое ополчение скликать! Всем, кто по доброй воле оружие возьмет, кладем по рублю серебром. Я тысячу жертвую, но и вам придется мошной тряхнуть.
Господа зашумела, запереглядывалась, послышались протестующие голоса.
— Дайте досказать! — потребовала Марфа. — Аль не видите: московские соглядатаи по городу шныряют, народ мутят. Надо таких ловить и казнить на месте, чтоб другим неповадно!
Закончила другим, проникновенным голосом:
— Нам бы только две седмицы продержаться. А там князь Василий Шуйский с войском из Заволочья вернется, да и король Казимир помощь обещал. Выстоим! Никто еще Новгород силой не брал и впредь не возьмет!
Вдохновенная речь Марфы задела мужчин за живое. Уныние на многих лицах сменилось надеждой. А что, глядишь, и впрямь сдюжим! Вставали один за другим, обещали не пожалеть казны для общего дела. Но были и те, кто предпочел промолчать, уводя глаза от взыскующего взора Марфы.
— А вы что ж? Отсидеться хотите? На две стороны постель раскладываете — и нашим и вашим? — с горьковатым презрением усмехнулась Марфа. — Глядите, не просчитайтесь! Люди все запомнят!
Вслед за господой ожил, взбодрился весь Новгород. Прослышав про рубль серебром, на сборные пункты устремились желающие вступить в новое ополчение, приходилось даже отсеивать старых и слабых. Окрест города поднялись столбы черного дыма. Это запылали славнейшие и древнейшие новгородские монастыри: Юрьев, Антонов, Зверин, Рождественский. Бездомные монахи и монашенки потянулись в город, унося иконы, утварь и богослужебные книги. Заодно спалили и старинный княжеский двор на Городище, помнивший еще Рюрика.
Люди Марфы начали охоту на московских лазутчиков и смутьянов. Били пойманных в кровь, нескольких забили до смерти. Под угрозой расправы снизили цены купцы на Торгу. У боярских дворов выстроились огромные очереди за едой. Сама Марфа металась из одного городского конца в другой, следила за раздачей продовольствия, бранилась и подбадривала, стыдила и утешала, щедрой рукой отсыпала милостыню.
Многие уже поверили, что все обернется к лучшему, как вдруг, словно из худого мешка, одна за другой опять посыпались на город дурные вести. Сначала ни с чем вернулись гонцы, посланные за подмогой к королю Казимиру. Магистр ливонского ордена не пустил их через свои земли, не желая портить отношения с Москвой. От князя Василия Шуйского ничего не было слышно, зато московское воинство увеличивалось с каждым днем. Со стен Детинца можно было разглядеть все новые полки, подступающие к городу. Последней подошла псковская рать. Осаждающие войска располагались под открытым небом, благо погода позволяла. Получалось, что монастыри сожгли понапрасну.
Дурные вести все шли и шли. Сдалась на милость победителя новгородская крепость Демон. И в самом городе опять стало неладно. От великой засухи начались пожары, горели окрестные поля, в речках пропала рыба, в хлевах тягостно мычала еще не прирезанная скотина. Снова замаячил голод. Настроение горожан упало, зато подняли голову сторонники Москвы, кто шепотно, а кто и в открытую склоняя народ к сдаче на милость великого князя.
А тут и измена случилась. Пушкарь по имени Упадыш, а с ним еще несколько подкупленных переветников ночью заколотили железом пушки на городских стенах. Упадыша с сообщниками убили на месте, но свое черное дело они сделали. Когда тысяцкий с перекошенным лицом сообщил совету господ, что город остался без артиллерии, это стало последней каплей. После недолгих споров господа постановила отправить великому князю парламентеров во главе с архиепископом Феофилом с наказом просить мира на любых условиях.
Узнав о предстоящей капитуляции, Марфа Борецкая кинулась в Детинец. Дальше дверей владычной палаты ее не пустила стража. На негодующие крики боярыни вышел посадник Тимофей Остафьевич. Сурово упредил:
— Уймись, Марфа! Не то придется поступить
