Владычица Хан-Гилена - Джудит Тарр

— Вы — варвар, — ответил Илариос. — И король. Но ни сейчас, ни когда-либо в будущем вы не станете императором Асаниана.

Элиан громко втянула воздух. Даже некоторые из людей Халенана потянулись к мечам; приближенные Мирейна держались вместе, в напряжении сузив глаза.

Мирейн рассмеялся и, словно шутка принца доставила ему удовольствие, приобнял Илариоса. А это, согласно законам и обычаям Золотой Империи, было государственным преступлением: выскочка-чужеземец осмелился коснуться священной персоны высокого принца.

Илариос застыл от оскорбления. Мирейн жестко улыбнулся ему без всякого раскаяния. «Да, — говорили его глаза, — ты высокий принц, а я Солнцерожденный. Если хочешь, можешь меня ненавидеть, но не смей презирать меня».

Наследник Асаниана распрямил спину с гордостью тысячи поколений императоров. И рассмеялся. Невольно не сдержавшись, он поддался очевидной абсурдности их соперничества. Все еще смеясь, он протянул руки и сам обнял Мирейна, заглянув в его черные глаза.

— И все же, Солнцерожденный, — сказал он, отдавая дань гордости Мирейна, — что бы там ни было, мы встретились достойно.

Глава 12

Прежде чем Мирейн повернул на юг, он дал своим воинам отдохнуть там, где они одержали свою последнюю победу, — в том месте, где смыкаются границы Ашана, Эброса и Пороса, в часе пути от форта. Это был большой, роскошный праздник, настоящее чудо для всех окрестных мест. Люди проделывали путь в три дня, чтобы только взглянуть на палаточный городок возле стен города Исеброс и на великого короля.

И то и другое заслуживало внимания. Смешанные армии северян и южан нарядились в свои праздничные одежды для участия в пире. И у Мирейна хватило любви, величия и чутья, чтобы распорядиться доставить все необходимое, будь то килты и яркие украшения северян, штаны, сапоги и расшитые кафтаны южан или даже свое простое белое одеяние жреца с золотым поясом и золотое крученое ожерелье.

Но вообще-то, по мнению Элиан, он мог прогуливаться по лагерю и в своем старом боевом килте — все равно он приковывал к себе все взгляды. Его лицо, глаза и королевская осанка излучали свет.

Теперь армия знала, кто Элиан на самом деле. Между королевским оруженосцем и людьми короля успели зародиться легкие дружеские отношения, особенно с рыцарями из королевской свиты. И теперь все переменилось. Никто не обвинял ее, никто открыто не избегал, но легкость в общении обернулась осторожной вежливостью. Даже Мирейн, даже он стал ей чужим.

Нет, сказала она себе, когда успокоилась. Дело только в том, что в один миг он превратился в повелителя великой империи. Ведь быть королем значило не только иметь привилегии одеваться в шелк и носить драгоценности на парадных церемониях. Это значило также выполнять тяжелую нудную работу, тратить долгие часы на советников и писарей, проводить бесконечные и бесчисленные аудиенции. Казалось, Мирейн преуспел в этом, но он почти не имел свободного времени, и его совершенно не хватало на оруженосца. Правда, теперь у него было полно слуг, которые купали и одевали его, выполняли его желания. А Элиан по-прежнему спала у него в ногах и прислуживала ему за столом, и только.

Халенан ничем не мог бы ей помочь. С первой встречи у форта король и принц не разлучались, словно и до этого они всегда были вместе. Странные это были братья: Халенан, высокий, изящный, с темной золотистой кожей и огненными волосами, и Мирейн, по-янонски темнокожий, по-асаниански невысокий.

Но был еще и третий, всегда был этот третий. Халенан сталкивался с Вадином чаще, чем Илариос с Мирейном, но вспышки эти были менее яростными и более короткими. Вадин насмехался над штанами Халенана, но одобрял его бороду. Халенан поднимал брови при виде варварского килта, косичек или избытка украшений и восхищался его длинноногой серой кобылой. Далекие от презрения, они постепенно приобрели взаимное уважение, которое переросло в крепкую дружбу. Теперь они не расставались, представляя собой правую и левую руки короля, и если Вадин занимался организацией армии и празднества, то Халенан разбирал горы бумаг. Он хранил королевскую печать и носил ее на золотой цепи на шее. Это было ощутимым бременем, и Элиан не хотела добавлять ему своих забот.

И, однако, нашелся человек, у которого хватало на нее времени. Зиад-Илариос был признан дротом короля, но держался несколько поодаль. Он был гостем, притом королевским, мало что мог делать и еще меньше должен был делать. Когда Элиан гнала Илхари так долго и так далеко, как они обе могли выдерживать, его золотой жеребец тоже не сбавлял шаг; когда ей надо было остановиться в замке или в лагере, Илариос находил удобный повод, чтобы оказаться там же, угождая ей улыбкой или смехом. И даже когда слезы подступали совсем близко, он точно знал, как заставить ее забыть о неприятностях.

И вот где-то между Хан-Гиленом и границей Ашана Элиан перестала бояться принца. Тем не менее повод быть настороже оставался, и теперь даже более значительный, чем прежде. По его глазам, по всему, что он делал и говорил, было ясно: он дерзко ослушался воли и приказа отца, подвергая и себя и всю империю опасности, не только для того, чтобы взглянуть на Солнцерожденного. Он приехал сюда, потому что любил ее.

Элиан знала об этом и не пыталась воспрепятствовать. Может быть, она тоже начинала немного любить его. Элиан обнаружила, что ищет его, когда он пропадал из поля ее зрения. Иногда она даже специально разыскивала принца только ради удовольствия видеть его лицо или слышать прекрасный голос, исполняющий простые песни гилени.

— Почему вас все время охраняют? — спросила она его однажды, когда они ехали по залитой солнцем равнине.

Оглянувшись через плечо, она указала на двух всадников, которые следовали за ними на некотором расстоянии, ненавязчивые, словно тени, закутанные в черное. Они никогда не заговаривали, даже если Элиан обращалась к ним. Она никогда не видела их лиц: они всегда были скрыты, блестели только желтые соколиные глаза, которые все видели и в которых невозможно было прочитать, о чем думают их хозяева. — Они сопровождают вас даже в гарем? На какое-то мгновение ей показалось, что Илариос не станет ей отвечать. Он даже не взглянул на свою двойную тень, занятый распутыванием гривы жеребца. Наконец он произнес:

— Моя охрана — это часть меня. Это необходимо. — Но кто может осмелиться поднять на вас руку? Илариос взглянул на нее в изумлении и чуть не рассмеялся.

— А почему бы, моя госпожа, кому-нибудь и не попытаться? Ведь я наследник Золотого Трона. Элиан нахмурилась.

— Никто не станет пытаться убить Мирейна не на поле брани. Или Хала, или отца.