Невидимый враг - Поль д'Ивуа

Боб еще долго слышал разговоры и смех полицейских, потом все стихло. Только шаги часового, поставленного у окна на дворе, нарушали тишину. Когда гигант напряг свои мускулы, тут же послышался легкий треск. Наручники и ножные кандалы сломались.

— Это годится только для бабья, — с улыбкой проговорил он. — Слабы же те, кого эти игрушки могут остановить!

И, тихо скользнув с постели, он на четвереньках подполз к окну.

— Ага, узнаю эту фигуру, — пробормотал Боб. — Это тот самый, что вчера вечером дал мне пинка. Ну, я очень рад, что мне попался он, а ни кто-то другой, этого мне не будет жалко.

И он быстро перешагнул через подоконник. Полицейский обернулся, но не успел он крикнуть, как могучий кулак гиганта обрушился ему на голову. Несчастный зашатался и упал на землю, как бык, ошеломленный ударом обуха.

Гигант нагнулся к нему и ощупал его голову.

— Не слишком ли сильно я его стукнул, — пробормотал он сквозь зубы. — Кажется, я разбил ему голову. Ну да что делать, тем хуже для него. В конце концов я оказал ему услугу. Жизнь вовсе не так хороша, как принято думать.

Взяв ружье часового, Боб отправился на конюшню, выбрал получше лошадь, оседлал ее и тихонько отвел от гостиницы. Затем он сел верхом и быстро помчался на восток.

Капитан же, которого заперли в другой части здания, не мог заснуть всю ночь. Он старательно прислушивался ко всему, что делалось на дворе. Он знал, что Боб попытается бежать этой ночью, и отлично понимал, что в случае неудачи этого бегства исчезнет всякая надежда на помощь его людей. Но время шло, а на дворе все было тихо. Наконец, стекла стали синеть, послышались тяжелые шаги только что поднявшихся с постели людей, это вставал конвой, готовясь пуститься в дальнейший путь.

В волнении капитан приблизился к двери. Если Боб исполнил его приказание, то сейчас его бегство будет раскрыто. Сердце так и прыгало в груди капитана.

Прошло десять минут… Ничего! Неужели Сэмми не убежал, неужели он встретил неодолимые препятствия? Бледный, с горящими глазами, капитан стоял у двери и слушал, слушал всем своим существом… Но вдруг его лицо прояснилось. Раздался крик гнева и удивления, какое-то бешеное рычание. Триплекс узнал голос Оллсмайна.

— Умер! Убит! — рычал Оллсмайн. — И лошади в конюшне нет. Ах, тридцать чертей и одна ведьма! Неужели этот проклятый корсар удрал. Да, ну живо! Чего стоите? Марш к нему в комнату!

Послышался гул шагов по лестнице, с грохотом распахнулась дверь, и весь отрад ворвался в комнату Триплекса. Увидев его спокойно сидящим на постели, так как капитан успел туда перебраться, как только услышал во дворе крики, охрана в изумлении остановилась.

— Ну?! — рычал снизу Оллсмайн.

— Капитан здесь.

— Так в чем же дело? Давайте его сюда, мы разберемся.

Триплекса схватили и потащили по лестнице. Через несколько секунд он уже стоял перед Оллсмайном, который внимательно осматривал труп убитого Бобом полицейского. Теперь Оллсмайн понял, в чем тут дело. Открытое окно привлекло наконец его внимание и, заглянув в него, он увидел, что комната опустела.

— Ага, — промолвил он, — один молодчик удрал. Ну, это полбеды. Главная-то птица у нас в руках. Нам только легче будет за ним одним смотреть. Да, господин Триплекс, — прибавил он со злобной улыбкой, обращаясь к капитану, — мы будем смотреть за вами так, как мать не смотрит за ребенком. Ну, на лошадей, молодцы! — обратился он к своим людям. — Сегодня мы будем у «Трех Стрел» и отдохнем во время плавания.

В минуту все были в седле, и отряд выехал за ворота, сопровождаемый низкими поклонами хозяина, чрезвычайно довольного барышом, который ему принесла эта ночь.

Австралийские реки, многоводные во время дождей, почти, пересыхают летом, и, кроме того, их русла усеяны мелями, поэтому ночное плавание по ним представляется опасным.

Поужинав, отряд расположился на отдых, капитана заперли в каюту и к ее дверям приставили двух человек, вооруженных револьверами. Но, видимо, его мало беспокоил такой избыток почтения, и он заснул таким мирным сном, как будто был окружен самыми верными друзьями. Теплая, напоенная ароматами, звездная ночь, тихо опустилась на землю. Наступила тишина. Вдруг около часа ночи раздался выстрел, все вскочили на ноги.

Но тревога оказалась напрасной. Часовой утверждал, что видел какое-то темное пятно, скользившее по воде, но упреки и насмешки товарищей скоро заставили его самого поверить, что он ошибался. На самом же деле он был абсолютно прав. Темным пятном была лодка, на которой прибыл корсар, и в ней сидели его матросы и Боб Сэмми. Уверенные, что часовой ошибся, все снова улеглись. На рассвете опять пустились в путь. В течение трех суток лодка плыла по реке, каждый раз останавливаясь на ночь, и только на четвертые сутки благодаря широкому устью можно было продолжать путь и ночью.

Около двух часов ночи лодка подошла к крейсеру, и с помощью вахтенных матросов ее экипаж поднялся на палубу. Затем подняли и саму шлюпку. Корсара тут же заперли в каюту в кормовой части судна с дверью, снабженной круглым окошечком, так что тюремщики могли видеть его малейшее движение. Теперь Оллсмайн был спокоен. Зеленая гладь океана стерегла его пленника лучше, чем целая армия часовых.

Войдя в свою каюту, Оллсмайн заснул крепким спокойным сном, каким ему давно уже не приходилось спать. Теперь неуловимый враг был наконец пойман, и во власти Оллсмайна было повесить его как противника Великобритании, того, кто оказался и его личным врагом. Со смертью корсара исчезал его грозный обвинитель, его власти, его положению более не грозила никакая опасность. Правда, было одно темное пятно во всей этой картине: это оживившаяся надежда Джоан, но в припадке оптимизма Оллсмайн не придавал этому большого значения. Он верил, что жена, как и все, преклонится перед его успехом, он верил, что сумеет окружить ее такой сетью шпионов, которые не допустят к ней Маудлин, даже если бы девочка была и на самом деле жива.

Оллсмайн встал поздно, легкая качка дала ему знать, что якорь поднят. Он радостно потер руки при мысли, что вот наконец он везет в Сидней корсара, который так долго делал его посмешищем. Довольный, улыбающийся, он вышел на палубу. Берег материка вдали рисовался темной полоской. Очертания его становились все туманнее и туманнее. Веселые голоса вывели его из приятных размышлений. Перед ним остановился Арман, а с ним Оретт и Лотия, улыбающиеся, хорошенькие, в свежих, светлых одеждах.

— Здравствуйте, сэр Оллсмайн! — вскричал журналист. — Наконец-то вы вернулись! Ну, как себя вы чувствуете после путешествия?

— Прекрасно, прекрасно. Но и вы также, по-видимому? А ваши дамы цветут, как розы!