Невидимый враг - Поль д'Ивуа

Проходят еще сутки, выпивается последний глоток воды. Уже девять дней, как они в заключении. Надежды у них не осталось и следа. У них исчезло даже сознание своего положения. Они слабы, они хотят пить, — вот и все, что они понимают вполне ясно.

Боб Сэмми, как самый сильный и выносливый, обходит иногда, шатаясь, площадку и пристально вглядывается в горизонт. Но ничего, кроме расстилающейся кругом огненной пустыни, он не видит ни человека, ни зверя, ни птицы — кругом как будто Божье проклятие тяготеет над этим местом, этой юдолью мрачного отчаяния.

И золотоискатель, охваченный острой, непонятной для его простого ума печалью снова обращается к своим товарищам, наклоняется над ними, старается пробудить в них хоть малейший признак воли.

— Надо посоветоваться, — настойчиво повторяет он. — Надо найти средство выбраться из этого проклятого места.

Уйти, вырваться из этого проклятого круга — вот главная мечта пленника. Он не хочет умирать. Не смерти боится он, но ему надо жить, чтобы выполнять то, чему он посвятил всю свою жизнь. Вот он повторяет это на ухо капитану, но тот не двигается. Но Боб не унимается, он говорит и говорит… Маудлин, Притчелл, Оллсмайн, слышатся в его речах чьи-то имена.

Усталым жестом отмахивается от него капитан.

— Оставь, дай уснуть, забыть жажду…

Голос у него хриплый, говорить трудно.

Ночь наступает… Зачем идти в хижину? Надо вставать, пора…

И они остаются лежать на земле под открытым небом.

Небо потемнело. Звезды загорелись на небе и льют свои голубые лучи на трех страдальцев. Они спят тревожным сном и стонут во сне, так как и во сне их мучит голод, иногда кто-нибудь из них открывает глаза, но тотчас же закрывает их. И глаза болят, как и все тело. Мягкий звездный свет кажется им нестерпимым…

Что это? Звезды несутся в безумной пляске… Да, звезды ли это? Нет, это девы в белых одеждах, факелы держат они и мчатся по темному небу, и сплетаются в быстрые хороводы. Галлюцинации голода уже коснулись страдальцев своей магической палочкой. Высшее милосердие природы пришло к ним на помощь и уводит их от действительности, пока смерть не уведет их из жизни.

Румянит вершины заря, на востоке белеет, а они лежат по-прежнему бледные и слабые. Вот они просыпаются, двигаются, но как будто не видят света. Они грезят наяву. А Мора-Мора глухим голосом напевает песню:

«Воины выходят из своих хижин и рекой растекаются по деревне, гремя оружием, чтобы ленивцы скорее спешили на праздник. То Ваганронг, вождь могучий и отрадный, красавицу дочь Ру-Га выдает замуж за храброго избранника.

Уже жарится кенгуру над огнем и, капая, шипит жир на угольях. Птица, бараны жарятся тут же. Сколько еды! И при виде еды загораются глаза воинов.

А там женщины готовят огненную воду, приправляя ее соком араукарий… Сколько напитков! И при виде напитков загораются глаза воинов.

А вот идут молодые девушки. Они идут за невестой, и на них обращаются все взоры. Они поют песнь в честь супругов, качая головами и гремя воткнутыми в волосы костями. И при виде девушек загораются глаза воинов!

А вот красавица Ру-Га. О, как она красива! Ее кожа темно-красного цвета, вся лоснится от жира, ее губы, толще, чем два пальца, ее нос красиво приплюснут, и щеки наполовину прикрыты ноздрями. А ее глаза! Они так малы, так малы, что не знаешь, как она смотрит ими. А ее походка! Ни одна болотная утка не может так грациозно переваливаться на ходу, как Ру-Га!

Да, она обладает всеми сокровищами красоты! Ее руки худы, тело широко, но лучше всего ее ноги, длинные, широкие, длиннее и шире, чем ноги самого высокого воина.

И при виде невесты загораются глаза жениха.

Но вот гремят тимпаны, звучат бумеранги, довольно наслаждаться глазами, пора дать работу зубам. Снимайте мясо, открывайте сосуды, воины будут есть и пить в честь молодых».

Капитан поднял голову. Он слушал, а глаза его горели, как у голодного волка. Когда певец смолк, корсар подождал минуту и наконец произнес тихим, но раздирающим душу голосом:

— Есть, пить… глоток, каплю воды!

Он огляделся кругом блуждающим взором, и вдруг улыбка разлилась по его лицу.

— Вода! Вода. Вон она катится с утесов!

Он стал глотать воздух.

— Чистая, свежая, холодная! — бормотал он.

Голова его закинулась назад, и он затих. Галлюцинации еще раз успокоили его страдания.

Спал он или умирал?

Боб Сэмми невольно задал себе этот вопрос. Он один из всех сохранял ясность сознания. Вдруг он вскочил на ноги.

— Так все и кончится сегодня вечером! — вскричал он, в неистовстве вздымая кулаки. — Неужели никто не придет к нам на помощь? Неужели мы все издохнем здесь, как собаки?

Но его вопрос остался без ответа. Боб пожал плечами, как бы упрекая себя за бесполезную вспышку. И вот он снова лег на землю и вытянулся во всю длину.

Солнце уже поднялось к зениту и жгло страдальцев прямыми лучами, но они не чувствовали жары. Этот жар не мог утолить их внутреннего холода, который их охватывал. Температура их крови падала, сердце билось все слабее. Скоро оно остановится, и кровь свернется в их жилах.

Вдруг вздрогнул Боб, приподнимаясь на локте. Какой-то звук, не похожий на все остальные, привлек его внимание. Он прислушался.

— Лошади! — проговорил он.

Но сколько он ни вслушивался, звук не повторялся.

— Нет, мне это чудится от голода.

И он снова упал на землю, а его отчаяние после этого проблеска стало еще глубже.

— А, зверь! — ворчал он. — Ты погибнешь и здесь, и там. Ты погиб и увлекаешь за собой того, кто помешал твоему преступлению. Даже не исполненное, а только задуманное зло преследует человека до гроба.

И тело Боба стало дергаться в конвульсиях.

— Мне холодно! — продолжал он. — А между тем солнце жжет меня. Я знаю, это в моем сердце холод. Дитя, дитя, которое я разлучил с матерью! Неужели мне не придется отдать тебя ей?.. А… Кто это?.. Лорд Грин.

Несчастный вытянул вперед руки и с ужасом смотрел в пустое пространство.

— Я зверь, милорд, — забормотал он. — Водка, карты, пустые карманы. Меня гнали, преследовали… А он мне посулил много гиней. И я пошел на ферму и похитил маленькую Маудлин. Но я не бросил ее в воду, как он велел. Нет, она жива… Но ее мать не знает об этом и, не зная, вышла замуж за ее убийцу… и за вашего… Простите… простите меня. Простите меня, милорд! Я знаю, я — злодей, но я жил здесь и добывал золото… О, как я ненавижу это золото! Но капитан велел, и я добывал… Я думал искупить, загладить… Но что мне делать? Что делать! Этот огонь… Он держит, он жжет… он не пускает меня! О, милорд, простите! Простите!