Беспокойный возраст - Георгий Шолохов-Синявский

Максим протянул левую руку, засучил рукав, под которым на месте ожога еще не сошла коричневая корка:

— Вот подтверждение, так оно и было… А случилось все так…

И он сначала рассказал о спасении телят, а потом, ничего не утаивая, о последней пирушке в ресторане, о знакомстве с Бесхлебновым, об Аркадии, о его поучениях и о том, как и за что пришлось ударить Бражинского.

— И это лживое письмо написал он, — закончил Максим. — Больше некому. Жаль только — уехал Бесхлебнов, он мог бы подтвердить, что я говорю правду.

Искренность тона Максима еще более смягчила Ломакина.

— Но почему ты не пришел и не рассказал об этом тогда же? — спросил он. — Ты скрывал, а в это время Аркадий и Бражинский втянули в свою шайку еще троих наших студентов — Олега Травина, Дмитрия Гулевского и Валентина Петцера… Они делают это обдуманно, сознательно растлевают души хороших хлопцев…. Стремятся срывать учебу, заставляют их пьянствовать, развратничать, подражать во всем опустошенной буржуазной молодежи. И ты ничего не сказал мне об этом… А вот Гулевский пришел и все излил честно…

Максим сидел понурив голову..

— Но, Федя… Я давно порвал с ними… А последняя встреча — это так, пустяк, случайность, — проговорил он виновато.

— Все равно, придется обсудить на бюро, — заявил Ломакин. — Пусть товарищи скажут свое слово. Не ты один втянут в эту грязь.

— Федя, но мне ведь скоро уезжать! — взмолился Максим.

— Ничего. Ты еще состоишь в нашей организации.

— Но ведь я же ничего плохого не сделал. Сам видишь — благодарность… и все такое… И пришел я за характеристикой.

— С характеристикой погоди, — отмахнулся Ломакин. — Вот обсудим, тогда будет видно, какую тебе давать характеристику. Кстати, ты знаешь, что отец Бражинского арестован?

— Знаю, — угрюмо ответил Максим.

— Ну вот., кхм… Связь, с Леопольдом должна вдвойне тебя касаться, — закончил Ломакин. — А теперь иди. Завтра в семь часов явись на бюро.

Ломакин с ожесточением вмял в пепельницу изжеванный окурок. Максим тяжело шагнул к двери. Он чуть ли не до крови закусил губу — никогда он еще не чувствовал себя таким обиженным.

— Постой, — послышались за его спиной голос Ломакина и знакомое покашливание.

Максим быстро обернулся, взглянул на Федю с надеждой. Но тот все так же сурово сказал:

— Чуть не забыл… Мы узнали… Бражинский, Аркадий и другие где-то собираются… устраивают оргии… попойки. Где — пока установить не удалось. Ты, конечно, знаешь где, бывал там… У нас все готово, чтобы разогнать эту шайку…

Максим не колеблясь назвал адрес.

— И еще… О Кудеяровой я уже написал директору театрального училища, в комсомольскую организацию… кхм… Знаешь ли, Страхов, одними рассуждениями тут мало чего добьешься. Надо бороться с этой швалью более крутыми мерами — общественным мнением, может быть, принуждением — одним словом, широким фронтом.

Выйдя от Ломакина, Максим, чтобы не встретить знакомых и друзей, хотел незаметно уйти из института, но в коридоре его увидели Черемшанов и Славик.

— А-а… Ты чего прячешься? Где был? — спросил Славик. — Идем. Сам директор собирается дать нам напутствие… Э-э, да ты чем-то расстроен. Почему такой красный?

— Ничего. Просто я торопился, — ответил Максим и подумал: «Уйти теперь невозможно».

С ним здоровались, заговаривали, а он отвечал рассеянно, невпопад. Ему кое-как удалось ускользнуть от своих друзей в курилку — там он выкурил подряд две папиросы и долго стоял у окна в бурном смятении мыслей, стыдясь показаться на глаза товарищам и преподавателям…

«У нас все готово, чтобы разогнать их… Ты бывал там…», — сверлили мозг слова Ломакина. — Только бы не узнала об всем Лидия, только бы не это — последнее, непоправимое… А вдруг она уже знает? — И страх навалился на Максима.

Из коридора в курилку донесся заглушенный топотом множества ног призывный звонок.

Максим вышел в коридор. «Лидия, наверное, на третьем этаже, в своей аудитории», — подумал он и огляделся. Впервые ему не хотелось с ней встретиться.

После короткой напутственной беседы, проведенной директором института, Максим хотел уже сойти вниз, когда увидел спускающегося с третьего этажа Бражинского. У Максима даже дыхание перехватило: таким неожиданным было появление в институте этого ненавистного ему человека. «Леопольд в институте! Почему он здесь? Наверное, не с благими намерениями явился…»

Максим не мог теперь спокойно глядеть в глаза своему врагу. Он сделал вид, что не заметил его, но тот увидел и окинул бывшего приятеля мстительным, насмешливым взглядом.

И вдруг в голову Максима пришла еще более ужасная мысль: «Бражинский приходил в институт, чтобы рассказать об всем Лидии, и теперь она все знает». Максим взбежал на третий этаж, остановился у перил лестницы и, переводя дыхание, посмотрел вниз. Рослая фигура Бражинского в рыжем костюме и зеленой шляпе мелькнула на нижнем пролете лестницы.

Максим вытер со лба холодный пот. Теперь у него было одно желание — поскорее узнать, в самом ли деле Леопольд приходил наябедничать Лидии о былых его похождениях.

Отгоняя от себя недобрые мысли, он повернул направо, поравнялся с дверями аудитории факультета гражданских сооружений. Студенты, уезжающие на практику, оживленно разговаривая, ходили группами по коридору. В конце его он увидел Лидию. Она стояла у окна, выходившего в институтский двор. Первое, что бросилось в глаза, — это выражение ее лица, печальное и вместе с тем гордое, гневное. Губы ее были крепко сжаты, брови нахмурены. Собрав все мужество, Максим подошел к ней и с наигранной улыбкой сказал:

— Здравствуй, Лида… А я вот… решил разыскать тебя…

Он протянул руку, но девушка сделала вид, что не видит ее.

Прищуренные, ставшие совсем темными глаза Лидии смотрели на него с презрением.

— Слушайте, зачем вы притворяетесь? И тут лжете? — спросила она очень тихо.

— Я н-не понимаю, — пробормотал Максим.

— Не понимаете? — Она вкладывала в холодное, отчужденное «вы» весь свой гнев и отвращение. — Не понимаете! Вы же давали обещание… А сами… — Дрожащими пальцами она открыла застежку студенческого портфелика, вынула какую-то фотографию и бросила на подоконник.

Максим едва взглянул на карточку и сразу узнал работу Бражинского. Леопольд любил фотографировать всякие дурацкие сценки, выбирая самые нелепые моменты своих забав и кутежей. Чувство омерзения и стыда Сковало Максима. Снимок изображал кутеж на даче Бражинских прошлым летом.

— Узнаете? — насмешливо спросила Лидия. — Вот ваш идеал… Вот какая вам нужна любовь!

В первую минуту Максим не нашелся, что сказать. Да, это был он, его пьяное, пошлое лицо, его поза, и Элька обнимала его, а не кого-либо другого. Зная характер Лидии, ее нравственную чистоту, Бражинский рассчитал удар верно.

Наконец Максим пришел в себя.

— Лида, прости. Ведь это было давно… Мы просто дурачились, — запинаясь оправдывался он. — Леопольд нарочно вытащил эту гадость. Я прошу тебя… Все это было не так.

— А как? Не все ли равно, когда и как это было — год или неделю назад, — жестко сказала Лидия и скривила губы. — Эх, вы… жених… Вы торопили меня с регистрацией. Какая ложь! Какая ложь и грязь! — Лидия всхлипнула, и из глаз ее хлынули слезы. — Прошу, не подходите ко мне!

Повернувшись, она быстро пошла по коридору, постукивая каблуками.

Максим догнал ее.

— Лида, прости! — бормотал он как во сне. — Я все расскажу, как было… Да, я скрыл от тебя… Но это потому, что не хотел тебя потерять…

Она еще раз обернулась. Теперь в глазах ее было такое выражение, которое болью наполнило душу Максима: в них были обида, тоска, отчаяние…

— Пошляк и лгун! — тихо вымолвила она и пошла быстрее.

Максим остановился, чувствуя, как пол плывет под ногами. Ему стало ясно: Лидия уходила от него, может быть, навсегда. Он терял ее, как будто с болью отрывалась часть его души.

Ничего не соображая, спотыкаясь на ступеньках, он и не заметил, как очутился на улице. Он шагал бесцельно, не задумываясь куда… Только теперь со всей ясностью понял он, какая беда приключилась с ним. Лидия покинула его, а с нею терялся весь смысл жизни.

Накрапывал мелкий дождь. Максим снял шляпу, шел с открытой головой, как бы желая остудить ее.

От дождя все вокруг посвежело, сияло, словно покрытое лаком, — мокрый асфальт улиц, фундаменты домов, листья ровно подстриженных ясеней, посаженных вдоль тротуаров. Запах листвы усиливался вместе с дождем, его не могла заглушить бензиновая гарь…

Пробродив часа два по улицам и изрядно промокнув, Максим решил поехать к Нечаевым и еще раз оправдаться перед Лидией, может быть, объясниться с Серафимой Ивановной и Михаилом Платоновичем, попросить у них прощения за прошлое, за то, что скрыл от Лидии правду…