Кафе на вулкане. Культурная жизнь Берлина между двумя войнами - Франсиско Усканга Майнеке

«Марш Радецкого» – Mampes guter Stube, расположенное по адресу: Ку’дамм, 14. Отто Дикс согласился на место профессора в Академии искусств в Дрездене. Билли Уайлдер и Роберт Сьодмак все еще оставались в Берлине, однако Фред Циннеман и Эдгар Г. Ульмер уже устремились в Голливуд. Стол художников оказался обескровлен по причинам, связанным с возрастом и здоровьем: Максу Либерману уже исполнилось восемьдесят, а Макс Слефогт был серьезно болен (он скончался год спустя). Несмотря на это, кафе продолжало быть местом встречи людей искусства и интеллектуалов, а также «обителью духа» для новых лиц, появляющихся на культурной сцене, таких как Габриэле Тергит.

На фотографии, которая была напечатана в газете в связи с рекламой ее романа, Тергит одета по моде и – как же без этого – изображена с прической бубикопф. На ее губах играет одновременно очаровательная и проказливая улыбка, а за стеклами больших круглых очков в роговой оправе, ставших популярными благодаря Гарольду Ллойду, угадывается взгляд самой прилежной ученицы в классе.

Такой она и была. Сначала в Школе Алисы Саломон – прогрессивном учебном заведении, ратовавшем за равное образование для обоих полов, а затем и в университете, где Тергит изучала историю, социологию и философию и получила докторскую степень, защитив диссертацию по работам ученого и либерального политика Карла Фогта. Для этого ей пришлось бороться с общественными предрассудками и сопротивлением отца, богатого берлинского промышленника с еврейскими корнями, который возражал и против обучения дочери в Школе Алисы Саломон. Мать, однако, поддержала желание дочери. В университетские годы Тергит опубликовала свою первую статью, посвященную проблемам женщин в военное время. Статья была подписана псевдонимом; настоящее имя Тергит – Элизе Хиршман. Габриэле – ее любимое имя, а Тергит – это анаграмма слова Gitter, «решетка» по-немецки (попытка избавиться от тюремных решеток?). За первой статьей последовали другие – статьи, репортажи и очерки, в большинстве которых шла речь о жизни берлинцев; тексты изобиловали выражениями, которые Тергит слышала на улицах, в кафе, в кабаре. Она была коренной берлинкой, хорошо знала своих соотечественников и прекрасно владела диалектом.

Однажды утром в начале 1923 года Тергит надела длинную юбку, собрала волосы и отправилась по Турмштрассе в направлении уголовного суда Берлин-Моабит. Суд располагался в монументальном здании в стиле необарокко, с огромным вестибюлем и бесконечной лестницей, ведущей на верхние этажи. Там, вдоль длинных коридоров, располагались кабинеты и залы, где работало более девятисот служащих.

Смущенная обстановкой, Тергит поднялась по огромной лестнице и робко открыла дверь одного из залов: она тотчас заметила, как поднялись брови судьи, адвоката и обвиняемых («мужская обитель», – напишет она позже). Она немного испугалась и решила не доставать блокнот, чтобы не привлекать внимания. Вернувшись домой, Тергит по памяти написала свою первую хронику из зала суда; ей удалось опубликовать ее в Berliner Börsen-Courier. Газета заказала новые публикации, и Тергит вернулась в «мужскую обитель», на этот раз уже с блокнотом в руках.

Начинающая журналистка привлекла внимание Теодора Вольфа, директора Berliner Tageblatt, который предложил ей место судебного репортера в издании: пятьсот марок в месяц за девять хроник. Работа подразумевала большую занятость, но и хорошо оплачивалась. По правде сказать, предложение было великолепным.

Хроники, написанные Тергит в те годы, стали сенсацией, и это притом что журналистка избегала эффектных случаев и всяческой скандальности. Она предпочитала заниматься мелкими преступлениями, совершенными карманниками, бродягами, проститутками и прислугой. Тергит не только старалась прояснять мотивы совершенного – в большинстве случаев это были голод и нищета – но и понять психологию преступников, в которых она видела жертв. Тергит не переставала поднимать голос против жестокости и бесчеловечности правосудия, в особенности против того самого закона об абортах, который мы уже знаем по плакату Кете Кольвиц. На основе того, что она видела и слышала в зале суда, Тергит воссоздавала короткие истории простых людей, читавшиеся словно полицейские протоколы, в которые добавили эмоций. Ее статьи были пропитаны гуманизмом; авторский стиль был прямолинейным и близким людям. У Тергит был талант создавать броские фразы: «Топор говорит о страсти и жестокости; для револьвера достаточно грусти»; «Женщина, которая убивает, ненавидит; мужчина, который убивает, любит»; «На месте преступления оказывается индивид; в процессе – отражается весь мир».

В конце 1920-х годов Габриэле Тергит стала одним из самых известных журналистов Германии. Она продолжала публиковать статьи о преступлениях – теперь еще и в журнале Die Weltbühne, однако писала все больше очерков, отчетов о путешествиях и общественных хроник, которые печатались в рубрике Existencias berlinesas («Берлинская жизнь»). Тергит документировала контрасты Веймарской республики – как ее нелицеприятные, так и гламурные стороны. В материалах отражалась вся суть эпохи. Таким же был ее замысел, когда летом 1930 года, во время отпуска на Балтийском море, она начала писать роман «Кезебир покоряет Курфюрстендамм».

Книга рассказывает о восхождении к славе и последующем закате звезды исполнителя популярных шлягеров. Бойкий журналист «открывает» в «пивном саду» пригорода Берлина Георга Кезебира (фамилия, в которой соединились два испанских слова queso («сыр») и cerveza («пиво»), отсылающая к знаменитому немецкому разбойнику XVIII века). Благодаря идеально организованной рекламной кампании и финансовой помощи строительного магната Кезебир в один день становится звездой. Вокруг него создается самая настоящая индустрия мерчендайзинга – с сигаретами и куклами Кезебир; доходит до того, что на бульваре Ку’дамм планируется открытие театра Кезебира, специально для его выступлений. В конце концов, в результате экономического кризиса, а также разногласий между покровителями, все разваливается. Кезебир, превратившись в несчастную марионетку с лишним весом, возвращается в печальные декорации берлинских пригородов.

В своей книге воспоминаний Etwas Seltenes überhaupt («Нечто действительно странное»), опубликованной в 1983 году, Тергит пишет, что в своем романе хотела рассмотреть в юмористическом ключе механизмы массовой культуры, которые в те годы начали доминировать в индустрии. Главной целью было развенчание рекламных и пропагандистских манипуляций. Далее она добавляет, что держала в уме Йозефа Геббельса, человека, добившегося наибольшего совершенства – порочного идеала – в этой области.

На самом деле Геббельсу роман мог бы понравиться; не зря же он высмеивал буржуазию и интеллигенцию, просиживающих в «пучине порока». Однако этому мешал один момент: личность автора. На следующий день после того, как в прессе в целях рекламной кампании книги появилась фотография Тергит, Геббельс написал в Der Angriff: «Мы уже знакомы с этой жалкой еврейкой».

«Жалкая еврейка» начала работать на Berliner Tageblatt за несколько месяцев до того, как Геббельс отправил туда оставшееся неотвеченным заявление о принятии на работу. В своих статьях она не только не раз заявляла о пристрастности правосудия, безжалостного к коммунистам и снисходительного к